Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация

«Некрасов не любил давать начинающим советов, как и что писать. Он говорил: каждый должен вырабатываться сам. Учись ходить без посторонней помощи.

Не оглядывайся на других. Сам спотыкайся и, разбивая себе нос, не рассчитывай, что сосед вовремя схватит тебя под локоть. Учителя у тебя одни: твой талант и наблюдение. Старайся видеть больше. Именно – видеть. Читатель смотрит – а ты видишь. Чтобы наблюдать, надо также учиться. Не кляни неудачи, они лучшие профессора. Неизвестно еще, что полезнее – чтение плохих или образцовых вещей. Во всяком случае, первое тоже приносит свои плоды чуткому писателю: в каждом из нас заложены минусы. Ты видишь их ясно у плохого писателя и, если в тебе нет самовлюбленности, скоро, благодаря дурной книге, заметишь и в своем поле скверную траву и выполешь ее»[122].

В этом суждении достаточно явно прочитывается, во-первых, опыт писателя, который преимущественно обязан самообразованию. Во-вторых – опыт «практика», человека действия.

В последующих главах рассматриваются личные и творческие связи молодого Некрасова с литераторами, сыгравшими в его жизни «учительную» роль. Во всех случаях, не исключая и Белинского, которого Некрасов называл «Учителем», на характер отношений Некрасова со старшим по возрасту и литературному опыту влияла ранняя самостоятельность и высокая степень личной активности молодого литератора. В первую очередь формирование этой писательской позиции по отношению к критике в свой адрес прослеживается на примере личных и творческих отношений Некрасова с Ф. А. Кони, чьи печатные оценки этого периода немногочисленны, но дополняются при анализе автобиографической прозы.

В позднейшем признании Некрасова о смене направления прозвучало декларативное противопоставление «поэта» и «не поэта» (автора «эгоистических» стихов и фельетонов, «писателя» в широком смысле). Она, конечно же, ближайшим образом связана с двумя художественными декларациями: «Разговором книгопродавца с поэтом» А. С. Пушкин (1824) и «Журналистом, читателем и писателем» М. Ю. Лермонтова. Отметим, что стихотворение Лермонтова написано 20 марта 1840 г. Мысль об отношении художника с печатной культурой и характером отношений писателя и читателя, журналиста и читателя была актуальной: в журналистике ближайшего времени обращение к этому стихотворению Лермонтова обрело особое значение[123]. Едва ли Некрасов с его жизненным и литературным опытом в 1840 г. осмыслил это произведение Лермонтова в полной мере. Как представляется, правильней было бы предполагать, что и осмысление, и фабула автобиографии («перестал писать серьезные стихи и стал писать эгоистические») сложились значительно позже. Но в 1840 г. в «смене курса» Некрасова, по-видимому, сказалось его чутье, с которым он улавливал новые мысли. В данном случае можно предполагать, что такой новой мыслью для молодого и несостоявшегося (как он мог заключить) поэта явилась актуализация противопоставления «поэта» и «журналиста». Помимо того, что Некрасов сделал выводы о возможностях своей дальнейшей деятельности, он воплотил свои представления в модели поведения, способствовавшей формированию его литературной репутации.

Поскольку после стихов Пушкина и Лермонтова и споров в публицистике относительно роли и судьбы поэта текущего дня понятия «поэт» и «журналист» приобретали оттенки антагонизма, в репутации Некрасова с этого времени присутствовали значения-«антагонисты». Журналист может быть автором стихов; но значение слова «поэт» явно не исчерпывается значением «автор стихов» и, возможно, перечеркивается словом «журналист». Эти колебания в объеме понятий связаны, в частности, с теми «глубокими структурными изменениями», «которые претерпевали в 1830-е русское общество и русская литература»[124]: расширением читательской аудитории, ее демократизацией, коммерциализацией печатных изданий, началом «“смирдинского периода”, или периода “торгового направления” в русской словесности»[125].

Пересмотр понятия совершается постепенно. Отметим здесь, что декларация «я – поэт» выразилась в «Стихотворениях Н. Некрасова» 1856 г., в открывающем его стихотворении «Поэт и Гражданин». Ее отметил А. И. Герцен в письме к И. С. Тургеневу: