Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация

Логично предполагать, что историк, любитель литературы, по московским временам друг Белинского и Полевого со вниманием отнесся к талантливому молодому человеку, беседовал с ним, написал одобрительную рецензию на его книжку стихов. Предположение об общении абитуриента Университета с историком России объясняет возможные причины, почему на экзамене по русской истории в 1840 г. Некрасов получил 2 балла, тогда как в 1839 г. – 1 балл (Летопись I: 44, 46). Влияние этих предполагаемых бесед также можно усмотреть в «драматической фантазии в стихах» Некрасова «Юность Ломоносова» (1840) (VI: 7-20). Ломоносов был любимым героем русской истории у Савельева-Ростиславича, так же как у Полевого. Обращение к образу молодого гения, идущего тернистым путем к образованию и славе «первого» «певца Российского Парнаса», выглядит достаточно произвольным без учета ближайшего окружения Некрасова, но вполне органичным в предполагаемом контексте бесед.

Дальнейшая литературная судьба Савельева-Ростиславича просматривается слабо, но частично восстановлена в статье, посвященной его последним годам[141]. Он умер 14 сентября 1855 г. вдали от Петербурга[142]. Сведений о его контактах с Некрасовым до отъезда критика из Петербурга не выявлено. Совокупность косвенных данных дает основания предполагать, что на раннем этапе литературного пути Некрасова Савельев-Ростиславич сыграл роль доброжелательного критика и, возможно, собеседника-учителя, помогавшего сориентироваться молодому человеку, который стремился к образованию. Литературная сторона его рецензии не содержала той продуктивной составляющей, которую мог использовать Некрасов-поэт в середине 1840-х гг., когда его поэтические опыты носили более сознательный характер по отношению к собственному голосу.

§ 3. Л. В. Брант

Доброжелательная рецензия Леопольда Васильевича Бранта (Брандта) (1813–1884), плодовитого критика и беллетриста, на сборник «Мечты и звуки» также носила «педагогический» характер. Брант писал:

«В стихотворениях молодого поэта видно преобладание грустного, печального, может быть от того, что он рано встретил суровость земных испытаний и горьких лишений, рано брошен в мир нужд и утраты всего, что делает прекрасными воспоминания детства: попечения кровных друзей, небо родины, счастливые, беззаботные дни отрочества. Говорим это не без основания, не по одним догадкам – и потому нисколько не расположены порицать того грустного направления фантазии, которое заметили мы в стихотворениях Н. Н. – Некоторые критики вообще нападают на поэтов за то, что в их произведениях встречают иногда жалобы на жизнь, недовольство своим жребием, ропот: если все это не вымышлено и если мирные, кроткие жалобы поэтов выражены в гармонических стихах, излившихся из души, из сердца, их тоскующие звуки всегда найдут сочувствие в читателях: не плясать же, не кривляться же перед ними поэтам, когда горе давит грудь и сердце хочет разделить с другими свои тяжелые ощущения. – Необходимо однако ж условие – обладать искусством поэтическую печаль свою облекать в образы и формы, возбуждающие живой интерес и участие читателя…»[143] (курсив мой. – М.Д.)

Судя по оговорке, выделенной в цитате курсивом, рецензии на сборник Некрасова и в этом случае предшествовало личное знакомство дебютанта и более опытного литератора. Сведений о личных контактах Бранта и Некрасова не обнаружено, хотя эти контакты могли быть[144].

С точки зрения оценки литературного мастерства и замечаний о перспективах литературного процесса, рецензия Бранта аморфна. По оценке современников и по суждениям литературоведов настоящего времени, это был автор «третьесортной беллетристики»[145], притом склонный к многословию. Критические статьи Бранта также отличает стремление к большому объему и высокая степень субъективности.