Некрасова Л. День рождения

Глава XXXVIII. «Где моя Тамара?»

— Ты должна зарабатывать себе на хлеб, — сказала Полина Васильевна. — Я не могу тебя кормить. Столовой у меня больше нет. Есть нечего.

Уже много времени Мака питалась только школьными завтраками. Иногда ее подкармливала Лисичкина мама. Семен Епифанович изредка приносил Маке сверточек с какой-нибудь едой.

Мака вернулась из школы, села на сундучок и привычным движением подняла свою подушку, чтобы посмотреть на Тамару.

Тамары под подушкой не было.

Мака схватилась рукой за горло. Она почувствовала, как ее что-то душит.

— Где моя Тамара? — еле-еле выговорила она.

Полина Васильевна спокойными круглыми глазами посмотрела на Маку.

— Я продала ее, — сказала она. — Я не могу все время на тебя свои деньги тратить.

Мака вскочила. Мака подбежала к Полине Васильевне.

— Зачем вы это сделали? Зачем вы это сделали?

— Сумасшедшая девчонка! — испуганно отстраняясь от Маки, сказала Полина Васильевна. — Зачем тебе кукла? Ведь ты уже большая дылда!

Но разве могла она понять, что Тамара не была для Маки куклой. Тамара не была куклой. Тамара была единственным, что осталось у Маки от того времени, когда она еще была Макой.

Мака без пальто, без шапки выскочила на улицу и побежала на базар. Она сама не знала, почему она бежит туда. Она не знала, где продала Тамару Полина Васильевна. Она забыла, что у нее нет денег, чтобы опять купить Тамару, она не думала о том, что никто не поверит ей, оборванной, худой девочке, что эта нарядная кукла принадлежит ей. Но все равно Мака бежала на базар по подмерзающим лужам, и ветер щипал ей уши и щеки.

На базаре толпились люди. На деревянных столах лежали куски мяса, стояли кувшины с молоком. Лежали булки и пироги. На жаровнях жарились пончики. Какие-то старухи бродили, распялив на руках платки, размахивая платьями. Тамары не было видно.

Люди оборачивались на Маку, когда она пробегала мимо них, тревожно оглядываясь по сторонам.

«Мама, — думала Мака, — мама, почему ты меня не находишь? Мама, где ты, мама?»

Ветер холодными пальцами заползал Маке за шиворот, трепал ее волосы. Тесемки развязались и соскользнули с двух хвостиков, связанных за ушами. Растрепанные волосы повисли по плечам.

Мака толкнула какую-то старушку. Хотела бежать дальше.

— Девочка, что это ты простоволосая, без пальто бегаешь? На тебе булочку, на, пожуй, — старушка сунула Маке в руки поджаристую маленькую булочку и быстро ушла.

Мака откусила кусок булки и побежала дальше.

— Держи! — раздался крик. — Держи!

«Кого-то ловят», — подумала Мака и, торопливо кусая булку, стала проталкиваться между людьми. Ее схватили за руку… Дернули… Остановили…

— Стой! — заревел толстый мясник в окровавленном фартуке.

— Стой, воришка!

Маку ударили по щеке. У Маки вырвали булку. Булочник с корзинкой, полной поджаристых булок, пробирался между поднятыми руками и разинутыми ртами.

— Держи, держи! — визжал он. — Этак все разворуют. Только дай им волю! Держи ее, держи!

Маку крепко держали за обе руки. Булочка валялась в луже. Щека у Маки горела, а сама она тряслась. Зубы у нее стучали. Она ничего не могла сказать. Страшные оскаленные лица придвигались к ней.

— Я не брала! — собрав все силы, крикнула Мака.

Хохот раздался ей в ответ. Мясник, упершись руками в бока, хохотал, и его окровавленный фартук трясся на толстом животе.

— Я не брала! — еще раз крикнула Мака и упала на колени на землю. — Мама! — крикнула она. — Мама, спаси меня! — Но страшная толпа придвинулась со всех сторон.

Раздался свисток.

— Разойдись, — сказал чей-то строгий голос. Мака подняла голову. К ней шел милиционер.

— Ты зачем воруешь, девочка? — спросил он. — Пойдем-ка в милицию. Где ты живешь? Кто твои родители? Ты что же, в школе не учишься?

Все это спрашивал спокойный милиционер. Но Мака не могла ему отвечать. Как будто огромная игла прокалывала ее насквозь. Прямо в спину вонзалась эта страшная игла, и Мака не могла выговорить ни слова.

Милиционер приподнял ее.

— Ты что же не отвечаешь? — спросил он. — Украла булочку? Ты скажи. Ты скажи, не бойся. Разойдитесь, граждане! — Милиционер рукой отстранил столпившихся людей.

— Ну, беспризорный ребенок. Ну, определят ее в детский дом. — Он увидал, что Мака без пальто, что волосы у нее висят. — Ну, пойдем.

Толпа расступилась. Милиционер вел Маку за руку, а за ними бежали любопытные старухи, шумные, крикливые базарные люди.

Маку привели в теплую комнату. Посадили на скамью.

— Протокол… — сказал кто-то.

Укол… Укол каждый раз чувствовала Мака, как только пробовала вздохнуть. Поджаристая булочка лежала в луже. Окровавленный фартук трясся прямо у Маки перед глазами.

— Протокол, — донеслось до Маки. Укол… Укол… Страшная игла прокалывала Маку. Старушка тыкала в нее иглу с одной стороны. Полина Васильевна тыкала в нее иглу с другой стороны. И вдруг Мака увидела мамино лицо. Встревоженное, вот такое, какое было у мамы, когда она обернулась в последний раз, там, на вокзале…

— Мама! — крикнула Мака, и кругом стало тихо и темно.

Глава XXXIX. Кровать с правой стороны