Были попытки поклоняться «Утесу Степана Разина», Волге, почему-то даже Воробьевым горам в Москве. Не прижилось — но характерна попытка. Естественно, в народовольческой среде вспыхнуло самое жуткое суеверие. И невероятный интерес к так называемой «низшей мифологии» — к той самой нечисти, о которой так охотно писал Гоголь. Верили в приметы, в колдовство, в «черный сглаз», в гадания, в пресловутую черную кошку.
Но что еще интереснее — народовольцы легко восстановили многие черты языческих обрядов славян! Скажем, славянский свадебный обряд. В церкви венчаться нельзя; церковь — это мракобесие и отсталость. Но жениться-то хочется!
Народовольцы начали обходить вокруг березок с зажженными свечками. Обойдут три раза и свечки не погасли — все, целуйтесь, вы муж и жена. В те времена обычаи предков были изучены намного хуже, чем сегодня, да к тому же среди народовольцев было не так много хорошо образованных людей. Они не изучали древние обряды, а выдумывали свои собственные. Но у них получалось! Восстанавливались даже детали. Скажем, если свечка у одного из брачующихся гасла во время обхождения березки, это считалось неблагоприятным знаком, церемонию откладывали. Были случаи и ритуального умыкания невесты, и гадания по облакам на закате, и попытки вызывать духов предков…
В общем, многие древние обычаи народовольцы восстановили. Как бы вспомнили. Ведь язычество не умирало, оно свечкой мерцало «внутри» православной культуры. Нужно было только собрать воедино разные элементы язычества, немного напрячь воображение…
Вторая эпоха языческого ренессанса наступила после победы коммунистов. Наступила теперь уже не для кучки добровольных фанатиков, а чуть ли не для всего народа. Ведь если религия — «опиум для народа» и торжество мракобесия, если церковная культура вытеснена на периферию, то во что верить? Теоретически можно и не верить ни во что… Но на практике полных атеистов всегда мало.
Не верившие в Бога советские люди кинулись в самые невероятные суеверия. Неоязычество, массовый выплеск суеверий так же характерно для советского периода нашей истории, как попытки привязать к марксистской идеологии самые элементарные вещи, чуть ли не доение коров.
Удивляться ли этому?
Высшие формы религии находились на периферии общественной жизни. Советский человек мог определиться как член любой христианской общины или как верующий христианин только одной ценой: за счет отказа от любой официальной карьеры.
Со второй половины 1970-х стало обычным крестить детей, признавать свою принадлежность к православию. Но — желательно без особого интереса к религии. Как акт принадлежности к русскому народу — якобы поголовно православному. То есть получается — ребенка крестить, но в церковь его не водить. А самому крест носить в частной жизни, и снимать перед комсомольским собранием…
Четкий вариант обрядоверия. Причем христианские символы использовались в точности, как языческие в Древней Руси: как нечто нужное, полезное… Но не обсуждаемое широко, чуть ли не тайное. Как тот выдолбленный или нарисованный идол, которому поклонялись многие христиане в XI в. Теперь же многие комсомольцы носят крест.
Осознанная принадлежность к христианскому миру почти отсутствует. У 90 % населения (даже у носящих кресты) никаких систематических данных о вере нет. Абсолютное большинство вслух или молчаливо признает, что «что-то есть»… В смысле — есть что-то потустороннее. Но что? А кто же его маму знает…
В результате этой неопределенности:
1. Восстанавливаются типично языческие взгляды на мир.
Ведь язычник именно так и думает, что «что-то есть». И для него не очень важно, что же именно «есть».
Язычник ценит силу, не очень задумываясь о ее источнике.
2. Такой человек пойдет и на двоеверие, и на любое «многоверие».
Язычник всеяден. Он с легкостью соединит все со всем. Для него и три могилы Геракла выглядят не очень подозрительно, и соединение казалось бы, совершенно не сочетаемых взглядов разных вер на человека, мир и это самое «что-то».
В числе всего прочего он все что угодно соединит с официальной идеологией. Или включит в нее все, что угодно.
3. Такой человек очень доверчив. Можно рассказать, что угодно — поверит. Ведь твердых убеждений у него нет и прочных знаний о мире тоже нет.
В общем, стихийный язычник.
К тому же за годы бытия СССР сформировались стройные системы неоязычества…
Глава 4 НЕОЯЗЫЧЕСТВО
Когда главою помавал
Как некий древний магик
И диким зверем завывал
Широкоплечий трагик.
Языческие мотивы есть в творчестве многих писателей-«деревенщиков». То у В. Распутина в «Прощании с Матерой» появляется человекоподобный монстрик, вполне языческий «хозяин острова». То в одном из рассказов В. Астафьева героиня поклоняется березке, и определяет свою судьбу по тому, что с ней происходит.
Языческая идеология сильна в творчестве Ивана Ефремова, в том числе в «Таис Афинской».