— Господа, будьте добры! Позовите начальника вокзала, пожалуйста. Здесь штафирка безмозглая смеет унижать рядового добровольческого корпуса, не позволяя ему вернуться домой. И позовите побыстрее, пока я одному конкретному идиоту руки-ноги не повыдергивал.
Народ в очереди с интересом начал вытягивать шеи, с ближайшей лавки уже заголосила дородная тетка с баулами: “Батюшки, убивают!”, замелькала фуражка жандарма. Сергий приотпустил руку, позволив обмякшему телу сползти обратно в кассу, стечь бесформенной амебой сначала на стол, потом на пол.
— И кто их только на работу принимает? Даже поругаться толком не с кем, сразу в обморок падают…
Про себя подумал — парень, как все устаканится, надо будет с экспромтами что-то делать. Дыба по тебе плачет, это понятно. Но совсем уж борзеть не нужно.
Директор вокзала в ситуации разобрался быстро. Моментально оценил недовольный гул граждан в очереди, затем общий вид “бузотера”, зашел внутрь и перелистал бумаги. Покосился на валяющееся у ног тело, затем на застывшего сбоку полицейского. В глазах буквально щелкали шестеренки. Если кто-то на вокзале устраивает дебош — то это или пьяница сдуру, или человек, уверенный в своей правоте. Про добровольцев — в каждой газете. Если попытаться на молодого нахала надавить — то запросто может ситуацию развить по самому плохому варианту. Скандал, журналисты, обвинение “как меня на самом деле Родина-мать встречает”. Да, потом в кутузку отправится, но ушат дерьма директор за шиворот получит. Если попытаться спустить на тормозах, то надо оценить, что именно демобилизованному солдату не понравилось:
— Бумаги ваши оформлены правильно, касса выдает бесплатные билеты.
— На шестерых, господин директор. Пятеро нас, и собака.
— Собаку положено…
— Я уже вашему человеку сказал, он с первого раза не понял. Могу повторить… Моя собака — заслуженный боец, лично награжденный германским командованием. Три боевые медали. Я ее сопровождаю, чтобы князю Новгородскому показать. Чтобы люди знали, как русские воевали, пулям лишний раз не кланялись и не струсили с мертвецами рубиться. Поэтому если вы считаете, что подорожная на боевого товарища выписана с ошибками, я не просто в комендатуру схожу. Я еще на почту загляну и телеграмму отправлю. Тогда вы нас завтра первым классом отправите. С помпой. С оркестром и сворой журналистов.
Наглый и беспардонный молодой человек. Но — наклонился к окошечку и вежливо поинтересовался:
— Поэтому, господин директор, хочется все же узнать. Нельзя ли нашу проблему решить без всей этой глупой суеты? Шесть мест. Для ветеранов, вернувшихся домой.
— Если в поезде кого покусает, отвечать будете лично.
— Чтобы обученный барбос на кого-то пасть открыл — вы шутите, наверное? На корабле несколько сотен человек плыло, даже лапу не задрала на пассажиров.
— Третий класс. Шесть мест. Питание за свой счет. За собакой — убирать в случае проблем.
— Так точно, все будет в лучшем виде.
Через десять минут кассира привели в чувство и Макаров получил желанные билеты. Отошли впятером в сторону, пристроили гиену у ноги. Та высунула от жары язык и равнодушно разглядывала людей вокруг. Сергий поблагодарил прогуливавшегося мимо жандарма:
— Спасибо, вашбродь, за содействие. Вошли в положение, дали время проблему решить… Не подскажете, где рядом можно еды прикупить в дорогу? Не хочу в буфете ажиотаж устраивать. Да и обдерут нас там, как липку.
— С выхода направо, рядом с углом будет рыночек. Там бабульки пироги свежие продают и квас можно взять. Слева не советую, часто вчерашним торгуют.
Скорее всего — слева просто городовому вовремя пятачок не заплатили, вот и припомнил.
— Спасибо еще раз.
— Служивый, а ты в самом деле мертвецов видел? В газетах писали, они в Африке сожрали почти всех, — не вытерпел полицейский, встав так, чтобы “барбос” был прикрыт хозяином. Может, животина и обученная, но уж слишком страхолюдная.
— Не, они только местных и англичан пожевали. Нас побоялись. Когда добровольцы идут со штыками наперевес, даже покойники стараются удрать куда подальше… А вот собачка наша, та успела чужие кости погрызть. За что и награды получила.
— Надо же…
***
До Москвы доехали без происшествий. Сначала доели купленную в Одессе снедь, потом выходили на станциях и брали там у коробейников.
Соседи по вагону на зверя сначала косились, но позже привыкли и обращали не больше внимания, чем на баулы под ногами. С куда большим интересом слушали байки Герасима про Африку. Про дураков-верблюдов, что так и норовят пнуть, если зазеваешься. Про жару. Про горькую воду. Про песок, который вытряхиваешь из одежды каждые пять минут, а его все больше и больше забивается. Про страшных черных аборигенов, тыкающих копьями задремавших часовых. Одним словом — горбун отдыхал душой. Остальные изредка поддакивали и улыбались в усы.
Кусака не отказывалась от любых угощений, жевала все, иногда даже с газетной бумагой, если не успели развернуть. По распорядку выходила в тамбур, где Сергий расстилал кусок мешковины, поверх кучу газет, чтобы потом на остановке все выбросить в мусор.