НекроХаник

— Это у нас по естествознанию и познанию электрических материй… Тут корабельщики свое складировали, расчет любых видов ручных и морских судов, а также строительство портовых сооружений… Это тонкие оболочки, медикусы постоянно сидят, зубрят… Вот эта сторона финансистам интересна. И как подати считать, и как свое дело открыть… Заинтересовались? Что-то лично для себя ищете?

— Хочу налоги с торговли для крестьян на рынках оформлять. Для этого лицензию надо и к экзаменам подготовиться.

— Интересно, очень интересно… Хорошо, на обратном пути порекомендую, есть несколько полезных трудов. Кстати, нам сюда.

Сюда — это была небольшая дверь в одном из отнорков между полками. Темный коридор пропетлял между множеством узких перекрестков, после чего пришлось спускаться по скрипучей лестнице в подвал. И лишь там, в одной из бесконечных комнат, старик включил лампу, развернулся и скрипуче еще раз поздоровался:

— Давно не видел тебя, Герман Ерофеевич. Не ожидал, что с волшбой свяжешься, тебя ведь больше все ментальные планы интересовали.

— Я не Зевеке, — вздохнул Сергий. — Он совсем умер, окончательно. Мне лишь часть воспоминаний оставил.

— Да?.. Как забавно… Но если уж ты его наследник, то должен знать, почему я не люблю кофий. Это лишь ему ведомо было. Итак, молодой человек?

Нахмурившись, гость прижал кончики пальцев к вискам, прикрыл глаза и замер. Потом вздрогнул, будто получил разряд электрического тока и прохрипел:

— Вы однажды ошиблись, Малахий Венедимович. Тогда после аварии зрение еще было плохим, поэтому выгребли из банки то, что посчитали зернами, смололили и заварили. А это были тараканы… Зрение потом восстановилось, но вот кофий больше не пьете. Вообще.

Заведующий отделом технической литературы хмыкнул, после чего ткнул пальцем в небольшой стул рядом с заваленным папками столом:

— Садись. Похоже, Герман в самом деле совершил чудо. Это же надо — впихнуть свое отражение в отрока неразумного. Чем он хоть купил тебя, охламон?

— Как обычно, жизнь за жизнь. Бывший хозяин погиб после того, как на голову груду досок уронили. Вот меня и подселили.

— А ты просто так и согласился?

— У меня выбор был простой. Или сдохнуть, или чужие долги принять и еще жизнь прожить.

— Долги?!

Старик прислонился к косяку и замолчал, изредка неодобрительно покачивая головой. Сергий подождал пару минут, затем все же решился спросить:

— Насколько я понимаю, Герман Ерофеевич оставил вам свой архив. Мне бы почитать, что там. Потому что одно дело обещать, а другое — сделать. Я же в его изысканиях пока ничего не понимаю.

— Вежливый… — неодобрительно поморщился Малахий Венедимович.

— Что? — парень удивленно глянул на себя, затем попытался уточнить: — Что вы имеете в виду?

— Я говорю — вежливый ты. И слишком мягкий… Герман был очень жестким человеком. Даже жестоким. Столько мерзости за долгую жизнь насмотрелся, что ожесточился… Если он тебе что-то от себя лично оставил, то подомнет. Сожрет рано или поздно. Под себя перекроит.

— Обычно жизнь перекраивает. Особенно, если жизнь такая, что за кусок хлеба приходится глотки рвать, — Сергий помрачнел. В памяти всплыли образы, как он долгими зимними ночами грыз сухую корку, которую удалось найти рядом с помойными баками кабака на выселках.

— Может и так. Но мой старый приятель был человеком, которого держали на цепи и спускали лишь в исключительных случаях. Боялись его до одури и одновременно не смели на вольные хлеба отправить. Потому как больше ни у кого подобной силы не было… Темный волхв, способный на грани миров следы читать — это редкость. Европа своих давно изничтожила в страхе перед неведомым. А у нас вот — остался. И даже с теми же бриттами сошелся, им трактаты писал и лучших ищеек натаскивал. Наши побрезговали в ножки поклониться, когда обгадились, а жабы заморские каждый раз благодарили и обещали любую поддержку.

— Но ведь Зевеке так в Лондон и не уехал, хотя и звали?