Оба следователя мгновенно вытянулись перед разгневанным начальством, преданно тараща глаза.
— Так, товарищ майор, — заикаясь лепетал Никанор Васильевич. — Допросить было сказано. Узнать про бой у Велитино. Мы и допросили, а он, гнида.
— Допросить?! — сорвался на крик майор. — Допросить?! … Это называется допросить?! Вы, вообще, когда-нибудь думаете головой? … Или у вас в башке дерьмо?
Особисты боялись даже вздохнуть лишний раз. Ни разу до этого они не видели свое непосредственное начальство в таком виде. Раскрасневшийся майор орал так, что слюни веером летели во все стороны… Наконец, его отпустило.
— Тупицы! Дело на контроле у самого, — слегка задыхаясь проговорил он, многозначительно тыкая пальцем вверх. — Вы хоть понимаете, что наделали?! Вы же, олухи, меня под статью подвели.
Майор, растолкав продолжавших стоять на вытяжку подчиненных, подошел к валявшемуся телу.
— Вроде жив, — пробормотал он, щупая пульс. — Давайте его на стол кладите и доктора. Живо! Может очухается еще
Врач появился через несколько минут и сразу же деловито завозился вокруг пациента. Оба следователя роились вокруг него, незамедлительно выполняя то одно, то второе поручение.
— Ну, вот и все, товарищ майор, — тяжело вздохнув, доктор запахнул гимнастерку на теле. — Повезло. Крепкий подследственный попался… Из таких бы гвозди делать, не было бы в мире крепче гвоздей! Можете его поспрашивать…
Майор мгновенно оживился.
— Николай Алексеевич, — настойчиво позвал он. — Комбат. Слышишь меня? Комбат, очнись!
Тело, только что лежавшее окровавленным куском мяса, встрепенулось. Веки дрогнули.
— Хм… Давно, давно меня не величали по имени отчеству, — прошептал он, еле шевеля разбитыми губами. — Что… сильно нужен? Прижало. Падлы!
Глаза у следователей округлились.
— Комбат, ты же не мальчик и все прекрасно понимаешь, — без всяких эмоций проговорил майор. — Мои дуболомы, получив приказ, перестарались, и за это ответят. Короче, это нужно не мне, не тебе и уж тем более не этим двум дуракам! Это нужно для страны, для победы!
— На жалость давишь?! — захрипел подследственный. — Ты еще мне о долге расскажи или о чести советского командира!
Услышав издевательский смех, майор крепче сжал кулаки. Он отнюдь не был тем чудовищем, каким его считали многие знакомые, и прекрасно понимал, что после такой обработки должен чувствовать человек.
— Но ты прав! — неожиданно услышал шепот майор. — Ты совершенно прав! Мы пыль, мы всего лишь прах. Слушай, майор внимательно, а то, чувствую, не потяну я долго. Тяжело мне, так тяжело, что жить не хочется!
Бой тогда тяжелый был. Больно сильно немец давил: почти полк против моего неполного батальона, да танки. Одна, нет, две танковые роты! Понимаешь, против моих пацанов? Они же не все раньше винтовки видели. В руки брали как вилы. А их на танки. Кругом танки, одни танки.
— Николай Алексеевич, что дальше? — нетерпеливо вскочил с места майор, едва бывший комбат умолк. — Что же там все-таки случилось?
Не услышав в ответ ни звука, он повернулся к доктору:
— Приведи его в чувство! Живо!
— Но, товарищ майор, — начал было разводить руками врач. — Он в очень плохом состоянии… Ему бы отлежаться, а то до вечера не протянет.
— Интеллигент очкастый, — прошипел сквозь зубы майор, расстегивая кобуру. — Ты, кажется, чего-то недопонимаешь?! Он должен сообщить сведения, представляющие особую ценность для обороноспособности нашего государства…
Он поднял пистолет и направил его прямо в лоб врачу.
— Подумай, хорошенько. Ты сейчас или помогаешь … или по законам военного времени…
Ему не пришлось даже договаривать, как до смерти перепуганный врач бросился к столу и вновь стал колдовать над телом.
— Что, майор, испугался? — наконец, очнулся комбат. — Думал, все?! Слушай, тогда дальше! В бою мы смогли подорвать лишь три танка три жалких танка из двадцати. Не злись, майор, знаю, о чем хочешь услышать. Это началось, когда последний дот взлетел на воздух и танки пошли утюжить пехоту. Я уже хотел стреляться, когда в троечки из окоп что-то полетело.
— Что? Что полетело? — низко, почти к самым губам, наклонился майор. — Граната, мина? Бутылка с зажигательной смесью?
— Нет, — с трудом из себя выдавливал слова комбат. — Это было что-то другое. Яркое-яркое, аж глаза резало! Шары какие-то. Танки горели, как бумага. Шипели и горели!
Он протяжно застонал и стал затыкать уши руками:
— А-а-а-а-а! Я слышу, как они кричат. Они горят заживо… Уберите! Уберите меня отсюда! — неожиданно закричал он, пытаясь приподняться со стола. — Это невыносимо! А-а-а-а-а!
Оба следователя навалились на него, пытаясь удержать на месте.
— Кто это был? — заорал ему в самое ухо майор. — Кто? Откуда летели эти шары?
Комбат захрипел, на губах стала выступать кровавая пена… Он пытался что-то сказать…
— Второй. Второй взвод… Петр Логинов взвод.
Врач осторожно пощупал пульс, потом приподнял веко и, наконец, дрожащим голосом произнес:
— Все… Готов!
— Значит, так! — продолжая держать пистолет, решительно заявил майор. — Никто из здесь присутствующих ничего не слышал!
Он грозно посмотрел на своих подчиненных, продолжавших держать умершего.