Некромант и такса

Но как я утром ни крутил в уме свои задачи, получалось, что, не добившись правды, я свою работу не сделаю. Или просто не понимаю, как ее можно сделать иначе, не вижу другой путь. Мертвая ведьма чего-то хочет от жителей Броммы. Чего-то, что они или не дали ей при жизни, или остались должны после смерти. Иначе никак. Нужно решить ее загадку, и всем нам станет лучше, и мертвым, и живым.

Через четверть часа открылись двери магазинчиков, ноги понесли меня в местную книжную лавку. Книг мне не нужно, я себя очень ограничиваю в их покупке, поскольку, дайте волю, и все деньги я стану тратить на книги. Но в лавки книготорговцев захожу часто – погладить старые корешки, полистать страницы, посмотреть, что появилось нового, что отыскалось старого. Книги в Бромме либо хороши, но очень дороги, либо дешевы, но глупы. Серьезные издания по истории, философии, различным наукам в Аннидоре, например, можно приобрести почти вдвое дешевле. Знания здесь ценят, вот только из-за этого они становятся не всем доступны. А вполне доступные современные романы на серой бумаге я не читаю.

Решил утешить себя газетами, но и здесь выбор оказался скудным: местный еженедельник, отпечатанный кустарно деревенскими энтузиастами, – его я уже видел, – восьмидневной давности столичные "Добрые известия", рассылаемые заранее, так что новостям в них не менее десяти дней, и еще, как ни странно, стопка соседских, заграничных, странноватых даже с виду изданий. Они продавались хозяином как оберточная бумага, были куцего формата и неряшливой печати, но выглядели словно только что вынуты из-под станка. В принципе, ничего удивительного в том, что заграничная пресса здесь свежее аннидорской. Граница в двадцати с небольшим милях, столица же от Броммы отстоит почти на четыреста. Я взял две последние беррийские и нашу столичную, причем, столичную мне отдавать не хотели, она была кем-то заказана, но я настоял, пообещав вернуть, как прочту.

На беррийском я читаю сносно, и потянулся к иноязычным листкам потому, что это самые свежие новости, какие только можно достать в Бромме. Пишут же и в наших газетах, что происходит в соседних государствах?.. В "Добрых известиях" никаких важных событий обнаружить не удалось, известия были спокойны, как пруд, задушенный ряской, даже в особой рубрике "беспорядки" там лишь живописалась лошадь, сбежавшая вместе с ландо и забрызгавшая грязью гуляющих благородных дам.

Зато беррийские газеты изумили меня до озноба.

Собственно, пройди они столичную цензуру, из них не осталось бы даже заголовков, несмотря на то, что лютостью наша цензура не страдает, и при ней какого только свободомыслия ни печатали. Но в листках этих содержалось столько пороха, заложенного под общественные нормы, мораль и право, что не нужно было даже искры, они могли самовозгореться от собственного горячечного жара.

Одна называлась "Пламя народного гнева", другая "Народный трибун". Я понял, что совершенно не представляю – а что же творится там, за лиловыми горами, если в газетах у них пишут: "Для свержения узурпировавших власть земных кумиров, именующих себя князьями и королями, сперва нужно свергнуть кумира небесного, именуемого бог, тогда только человечество истинно освободится от цепей и оков, и начнет новую жизнь", – и: "Долой церковь, долой разврат, который навязан нам посредством жен, детей и брака как обязательный для человека; свободное человечество должно быть свободно от страстей не по повелению свыше, а по строгости разума и воспитанию через общество". Далее, между пламенными призывами к свободе, я прочел якобы научные размышления о том, что лягушки, например, как и другие насекомые, падают с неба взрослыми и окончательно сформировавшимися, они могут затем размножаться в воде, а могут зарождаться в облаках силами всемогущей природы, следовательно, обязательной потребности в быте и семье у живых существ нет, и учиться народной свободе и общественной пользе любое существо, включая человеческое, должно без костылей из семьи, самостоятельно, как только станет способно ходить.

Лягушки эти, причисленные к насекомым, и дети, учащиеся свободе без семьи, почему-то впечатлили меня больше призывов свергнуть земные и небесные власти, я даже вынужден был протереть глаза платком, словно мне попал в них песок, а не слова.