Некромант-самоучка, или Смертельная оказия

— Дао-дво, я тебя убью. — Не знаю, как порождение тьмы проникло в мои мысли, но очень обрадовалась, что произнесла их не я.

Многоликий мгновенно оказался перед воинственным фантомом, осклабился:

— Не плохо, но чувства недостаточно.

В воздухе мелькнуло лезвие знакомого серебристого кинжала, той самой бабочки из наследия Гера. Два смазанных движения и вот уже мои фантомные куски расползаются в разные стороны с невероятной реалистичностью. Внутренне содрогнулась. Мамочки, а я и не заметила, что лишилась ремня и всего холодного оружия, даже не вспомнила о нем ни разу. Когда же рыжий снять его успел? В преисподней, пока укутывал в платок или на пустоши со слизнями тлена, пока аккуратно вел меня? Проследив за очередным умерщвлением, я отползла от уступа и затаилась. После стольких убийств, уж лучше пусть он меня не сразу заметит или вообще не заметит, иначе отправит за грань без суда и следствия.

Минут пять, а может и больше я тихо сидела, мечтая о том, чтобы исчезнуть или, ладно уж, провалиться к Тарраху. Пусть он и подарил мне кольцо-заложника, но еще ни разу не "убил". На этом размышлении мое уединение прервали.

— Ух, ты! А вот и еще одна. — Широко улыбающийся многоликий смотрел на меня пристально и проницательно, не забывая при этом перекидывать бабочку из одной руки в другую. — Ну что скажешь, красотка?

— Рыжий, ты псих, — пошептала я, и горькая слеза против воли скатилась по щеке. — А еще бездушная сволочь. После такого… такого…

— Сумерька… — Он оказался совсем близко, стер мокрую дорожку, обнял за плечи. — Не плачь, все же обошлось. Ты уже здесь, со мной, я теперь с тебя глаз не спущу.

То, что признал сразу — радовало, но слез не отменяло.

— После такого… я теперь вообще побоюсь признаваться в каких бы то ни было чувствах, — махнула рукой, указывая на все произошедшее внизу, и затихла под пристальным карим взглядом.

— Значит, признаюсь я, — серьезно заявил многоликий. И я смотрела на него со странной месью чувств. Хотелось наорать, проклятьем наградить и в тоже время спрятаться на его груди и заплакать. И он, кажется, понял меня с полуслова, полувзгляда:

— Сероглазая, иди сюда.

Перетянул безмолвную к себе на колени, заставил носом уткнуться в шею и крепко обнял.

— Гер, — позвала я, — хватку ослабь. У меня ребро треснуто.

Сглотнул и руки убрал мгновенно.

— У меня обезболивающая мазь с собой. Вставай нужно обработать, пока ты не начала терять сознание. Что еще болит?

— Все болит, — призналась я слезливо, — очень. Но ты не двигайся, дай мне просто посидеть.

— Намина, — произнес укоризненно, попытался поднять мое лицо к себе заглянуть в глаза. Переубедить.

— Рыжий… — прошептала я, сильнее вжимаясь в его грудь, и многоликий сдался.

Только судорожно сглотнул, одной рукой накрыл мои коленки, другой погладил по спине, медленно, бережно. Пять минут, а может и больше мы в молчании наблюдали исчезновение месяца и восход крошечного голубого солнца. Видели, как темный лес, тянущийся от скалы до горизонта, постепенно наливается красками, как от лучей холодного светила некогда красная скала становится сиреневой, и вдалеке на севере начинает блестеть большое черное озеро. Красиво, тихо, мирно, об играх совершенно не хочется вспоминать, но видимо только мне.

— Слушай, Сумерька, а давай я смешаю обезболивающий состав с саморасползающимся. Я тебя не трону, ты спокойно посидишь, а он, то есть она, мазь, где надо размажется. Идет? — спросил Гер.

Из-за звона в голове я не совсем верно расслышала его слова:

— Кто идиот?

— Я идиот, — сквозь зубы самокритично высказался метаморф и все-таки заставил меня поднять голову. — Полный идиот, — добавил он, рассмотрев что-то в моих глазах, и гибко поднялся на ноги. Мгновение, и вот он уже смешивает две мази, еще мгновение и вот уже мои руки, шею и лицо обрабатывает полученным составом. Хотелось воспротивиться, потребовать, чтобы Гер сел на место, ведь все так хорошо начиналось, красивый сосед, красивый рассвет… явно для меня последний. Я вяло пыталась отбиться, а многоликий, словно бы не замечая моих потуг, выругался и пригрозил: — Сумеречная, высеку.

— Искру? — кажется, опять поняла его слова превратно, и костер для согрева отменяется.

— И ее тоже. Глотай, не разжевывая. — С этими словами меня одарили конфеткой и таким взглядом, что пришлось повиноваться. Съела и поняла, рыжий не разбирается в сладком. От его угощения рот наполнился горечью, а желудок огнем.

— Тихо-тихо. Понимаю, не вкусно, зато полезно. Очень полезно. — Он вернул меня на свои колени, обнял. — И ты, поганка сероглазая, мне потом в деталях расскажешь, где успела отравиться.

Отравиться? Запоздало вспомнила тост с паштетом и мысленно зареклась рассказывать Графитовому, куда меня прогалина завела и что потом случилось. Но ему не долго оставалась быть в неведении, на плече Дао-дво появилась взволнованная кука.