Некромант-самоучка, или Смертельная оказия

— Да. И перчатки заблаговременно сними. И штаны. Хотя их можно в процессе, или платье надень покрасивее, — поймав ее взгляд, ретировался и предложения свои отозвал. — Реши сама.

— А… перчатки действительно можно снять?

— Нужно. Иначе соглядатаи решат, что ты брезгуешь прикосну… — Он не договорил, а Сумерька уже обнажила руки, присела рядом и, позабыв обо всем потянулась к нему. — М-м-м! Надо же, — хмыкнул многоликий, — тебе нравятся те самые волосы, коих ты чуть было меня не лишила.

— Ты заслуженно сглаз получил.

— Почти, — согласился он, с сожалением вспомнил о конфискованном поясе и оружии, и в задумчивости погладил бедра Сумерьки.

— Гер? Убери руки, иначе врежу… — незамедлительно послышалось от нее. Даже руки отняла от его рыжего ежика, нахмурилась.

— Да? — он не сдержал в голосе удивленной ехидцы. — А как ты представляешь это меня без рук в процессе инсценировки?

— Поза наездницы.

— И без предварительных ласк?

— А они нужны?

— Очень, — признался он, а затем поставил условие, о котором знал, будет сожалеть: — В губы не целовать.

— Хорошо, — согласилась Сумерька и загадочно улыбнулась, — вспомним, чему еще ты меня учил, помимо поцелуев.

Спустя двадцать минут многоликий привел себя в порядок, с улыбкой отметив, что его заказ со склада городка не только доставили, но и установили, то бишь дверь, люстру и зеркало. А сероглазая обставила все для достойной инсценировки: лепестки роз, красные свечи, вино в бутылке пара бокалов, конфеты и прочее-прочее наступило время инсценировки. Начиналось все красиво и романтично, а вот потом… Гер не стеснялся в выражениях, мысленно понося мастера скифа, запретившего подпитку от Намины. Идиот!

Урод! Тупица! Увалень… выродок, тварь! Знал бы, что придется так тяжко, ни за что бы его не послушался и не согласился. Но вот теперь он, лежа на кровати, удерживает нежную сероглазку за почти голые бедра, и думает лишь о том, как не завыть от боли в голос, сохранить ясным сознание и дождаться, когда отвлекутся все соглядатаи.

— Подними руки к волосам, подайся выше… Замри, да… Теперь медленно опустись.

Повтори еще раз и еще… На пятом, коснись груди или рвани завязки на корсете…

Она движется в такт диктуемым прикосновениям и каждый миг этого танца, по сути та же пытка. Завораживающая и болезненная вместе с тем.

— Вот так? — у нее получается несмело и как-то смущенно. А может оно и правильно.

Ведь, по сути, девчонка пусть и невеста, но только познает основы страстного акта и вряд ли понимает, как может покалывать грудь в ожидании ласки.

— Почти. Дай я, — он сел, с трудом поднявшись, попутно коснулся ее ключицы губами.

Не то чтобы поцелуй, но хоть какая-то активность.

— Гер!

— Только не бей по лицу… — взмолился он, развязывая тесемки и невольно касаясь ее груди. — Лучше обними.

— Как? У тебя спина… все еще один сплошной синяк, — шепчет она тихо и дыхание многоликого обрывается. Несколько мгновений он смотрит на ее ключицу, медленно поднимающуюся и опускающуюся, сглатывает и чуточку хрипит:

— Держись за плечи. И не забывай ты ведущая.

— Ускориться? — понимает с полуслова, уточняет с улыбкой. — И как лучше будет, прямыми или круговыми?

Таррах! Простые слова, но как звучат соблазнительно. Гер сглатывает вязкую слюну, сжимает кулаки, и гонит прочь мельтешащие перед глазами цветные круги.

— Прямые. — Она послушно исполняет заказ, плавно и эротично до скрежета зубов. — Прогнись…

— Куда прогнуться? — прошептала Сумерька и прикусила губу, кажется ей так же "хорошо", как и ему.

— Назад, — сдавленный стон. И Герберт вопреки всем заверениям в пассивности, лицом уткнулся в ее все еще скрытую корсетом грудь. — Будь проклята моя спина…

— Терпи, чуть-чуть осталось. — Она исполнила предложенное с тихим вздохом.

Замерла на несколько мгновений, словно бы прислушиваясь к тяжелому дыханию метаморфа, и вновь опустилась на его бедра. Как раз на свежее заштопанную рану.

Сдержать болезненный стон не удалось, Сероглазая забеспокоилась.

— Ты как? — Паршиво, но не кричать же об этом во всеуслышание. — Герберт, не пугай меня своим молчанием!

— Я… Бедро не долечил, — сквозь стиснутые зубы признался многоликий. Сумерька что-то спросила, но он уже почти не слышал. Упал на подушки, мечтая повторно умереть и избавиться ото всех обязательств и обстоятельств, сковывающих его сейчас. Из трех сотен пиков браслет сообщил лишь о двухсот восьмидесяти пяти. Где остальные? Что же так долго.

И послать бы все к Тарраху, но нельзя.

— Гер? — мягкие локоны коснулись его лица, по губам скользнуло теплое дыхание худышки. Да уж после всего, что он ощупал и увидел, язык не повернется назвать ее суповым набором. — Гер, ты решил местами поменяться или тебе совсем плохо?

Признаться, в слабости и полном бессилии? Нет, он на такое еще не способен, а потому скомандовал хрипло:

— Предоставляю тебе полную свободу… Покачайся еще немного и заканчивай. Скоро тренировка.

Ему следовало дать ей волю раньше. Затянутый красным туманом взор ловил лишь тень ее фигуры, а слух нарастающий гул пиков. Сколько их тут? Шесть сотен? Семь?