Некромант. Такая работа

Я провожу в этом подвале пару ночей в год с тех пор, как мне исполнилось восемь. И мне ни разу не удавалось выбраться наружу. Специфическое развлечение, кто бы спорил. Но с людьми нередко случаются куда более неприятные события, чем временное пребывание на чужом месте. Гадкое, но вполне безопасное.

Проблема в том, что это снится мне только тогда, когда я понимаю, что не способен справиться с бардаком в моей жизни без посторонней помощи.

Под бубнеж телевизора я быстро отыскал в шкафу чистые и хотя бы похожие между собой носки, влез в джинсы и длинный синий свитер пристойного вида, а сверху, посомневавшись немного, натянул пальто. Сунул в карман «Удар». Не бог весть что, но всяко лучше, чем совсем ничего. В слегка потертой кожаной куртке я чувствовал бы себя куда увереннее, но после вчерашнего она выглядела неважно. И главное, странно пахла.

Честно говоря, мне вообще захотелось ее выбросить. Терпеть не могу держать дома вещи, которые напоминают мне о том, что я умею бояться. Хорошо умею. Лучше, чем что бы то ни было еще.

Но равноценной замены этой куртке у меня не было. Не заработал.

Лиза сначала прислала эсэмэску, дождалась моего ответа и только потом позвонила. Ничего особенного, обычная вежливость человека, которому самому слишком часто приходится просыпаться от телефонного звонка. Но я это оценил. Москва — город офисных работников, уверенных, что жизнь начинается в девять утра и заканчивается около часу ночи. Они твердо знают, что звонить после десяти вечера — неприлично, зато абсолютно уверены, что звонком в два часа дня разбудить никого невозможно.

Когда у меня есть работа, мои сутки раскладываются на девятнадцать часов бодрствования и пять — сна, но эти пять редко выпадают на ночь.

— В эту субботу у нас планируется зачистка промзоны в Выхино, — сообщила Лиза. — Хорошие деньги.

— Это вместо новогоднего корпоратива? — хмыкнул я.

— Ну какая работа, такие и корпоративы, — отозвалась она. — Будут Макс и Марька, Лариса тоже обещала подъехать, но без гарантии…

— А что Рашид? — перебил ее я.

— Он трубку не берет, — тут же помрачнела она. — Так как?

Терпеть не могу работать без страховки там, где в любой момент на тебя может вывалиться какая-нибудь пакость. Рашид — неважный боец, но он всегда успевает почуять любую нежить до того, как она нападет. Если он сдулся, это будет паршиво. Рано или поздно это случается со всеми талантливыми медиумами — как будто однажды они осознают, что получили впечатлений больше чем достаточно.

В стакан, который уже полон, нельзя налить еще немного, чтобы содержимое не вылилось через край.

— Можете на меня рассчитывать, — сказал я. — И… я доеду до него сегодня.

— Ты нас очень выручишь, — серьезно ответила Лиза. — Звони, если что, я на связи.

У меня уже было «если что», но я не стал говорить ей об этом. Она все равно ничем не смогла бы мне помочь.

Отчет я отправил Селиверстову электронной почтой с запросом подтверждения о прочтении. Я хотел быть уверенным, что он его получит.

В декабре всегда есть один или два таких дня, которые оправдывают существование всего этого месяца. Светает поздно, однако небо с самого утра ясное и высокое, как своды католической церкви. Ветра нет. Все затянуто блескучей снежной паутиной, и, как огромные леденцы, торчат из снега старые, черные от влажности деревья. На стеклах — морозные разводы, на припаркованных машинах — снежные шапки, а по белым газонам тянутся цепочки собачьих следов. Возле метро не видно ни птиц, ни крыс — холодно, только гастарбайтеры в оранжевых жилетах споро скалывают ломами лед, перебрасываясь между собой непонятными москвичу словечками.

Судя по часам над дверью банка, я слегка опаздывал, но пробежаться так и не рискнул. Приходить на тренировку позже всех, конечно, неприятно, но менее неприятно, чем свернуть себе шею. Зимняя Москва с ее почти сплошь покрытым тоненькой корочкой льда асфальтом — не лучшее место для пробежек.

Особенно если ты не в кроссовках.

— Сдвигаем ступни, колени выпрямлены, руки свободно опущены вдоль тела, лицевые мышцы расслаблены, — медленно и очень четко, как для иностранцев, проговаривал тренер. — Спина прямая-прямая, и мы тянемся макушкой к небу… Еще выше, еще сильнее тянемся!

Допускаю, что для этого смуглого парня, родившегося в Питере, но большую часть своей жизни проведшего в Бангалоре, Нью-Дели и Катманду, мы и впрямь были иностранцами. Он говорил на английском, хинди, тамильском и малаяме почти так же свободно, как на русском, однако не спешил зарабатывать деньги переводами.

За каждое проведенное занятие руководство центра изучения индийской культуры выдавало ему какие-то донельзя смешные гонорары, но финансовые вопросы этого парня, казалось, совершенно не парили. Он занимался тем, чем считал нужным заниматься.

— Представьте, что из вашей макушки выходит луч яркого света, который устремляется вверх, — продолжал тренер, не глядя на нас, но совершенно точно зная, где и как именно сейчас стоит каждый. — Постарайтесь почувствовать его. Он соединяет вас с небом.

Санскритское слово «йудж» означает «связь».