Некромантия в быту

В воздухе повисло осознание того, что ни один отряд вооруженных амулетами некромантов никогда не сможет противостоять одному настоящему волшебнику. Сколько бы мы ни называли себя волшебниками, некроманты – лишь бледная тень настоящих мастеров магии. Без Максимилиана чудовище просто раздавило бы нас. Эта абсолютно не высылаемая в свое измерение громада так плотно вросла в чужие реальности, что, похоже, осталась у нас в качестве грибка, который нельзя до конца вылечить, но можно вынудить временно отступить. Когда-то у меня в ванной на стене появилась неубиваемая плесень – ее не брали никакие средства, и даже адская концентрация хлора могла всего лишь отсрочить ее возвращение. Я смирился с ее соседством и назвал Жорой. С моей подачи за исполинским желеобразным монстром из глубин закрепилось именно это название – Жора обыкновенный, которое даже собирались внести в книги и учебники. Меня волновал один вопрос, и я посчитал, что вправе его задать:

– На тебя уже попытался надавить Совет волшебников?

– О да! Они хотят от меня слишком многого. Я не вправе решать за своих потомков, владеть ли им магией. Я просто не могу отобрать у них такую возможность. И потом, я пообещал заколдовать каждого члена Совета, который полезет ко мне со своими расспросами. Чудище, конечно, живо, но оно спит и в ближайшее время не сможет причинить никому вреда. Я сделал даже больше, чем должен был. – Максимилиан развел руками и посмотрел вдаль, словно выискивая потерявшийся поезд из игрушечной коробки с железной дорогой.

– Никогда не уступай им, – неожиданно для самого себя выпалил я.

В мире и правда было чудовищно большое количество чудовищ, и если на каждое тратить силы своего рода, то вскоре магии не останется совсем… Я не сомневался, что стоит Максимилиану уступить и уничтожить Жору, как Совет придет с требованием убрать Фенрииров – волков хаоса. А потом – еще кого-нибудь. Всегда найдется тот, кого захотят убрать. Почему-то что люди, что волшебники не умели быть просто благодарными, а считали, что им автоматически все вокруг должны. И оказанная любезность превращалась в тяжкую обязанность прибегать на зов и решать чужие проблемы. Отказ от помощи расценивался как твердость характера, сила воли, а добровольная помощь – как слабость и прогибание под сильного.

Я прожил почти двести лет, и за это время ни человек, ни волшебник ничуть не изменились. Менялась одежда, возвращаясь, впрочем, к знакомым и удобным формам, появлялись новые лекарства и изобретения, трансформировались бытовые привычки, но сама человеческая природа оставалась неизменной. И мы, как наследники людей, ничем не отличались от них. За свои века (в голове это всегда звучало торжественнее, чем «за свой век») я понял одно: нельзя раздавать себя по кусочкам ради всеобщего счастья и процветания. Потому что никто этого не оценит, а в конце у дающего останется лишь одна пустота в душе, если сам даритель вообще волшебным образом не закончится. Но для тех, кто готов поделиться своим теплом, всегда стоило что-то отщипнуть от своей души или сердца в ответ.

Максимилиан попытался сменить тему:

– И все-таки за что тебя сослали сюда?

– Я завез из другого измерения чудесное кормовое растение. Тогда была эпоха экспериментов – послевоенные сороковые. Мы пытались внедрить в экосистему мира разные виды, поднять экономику, устранить всевозможные кризисы, в первую очередь продовольственный. В своей родной реальности борщевик кормил многих животных, он ужасно быстро рос, и первые испытания с подселением коров и прочего скота к борщевику показали себя успешными. Но когда борщевик посадили в почву нашего мира, что-то пошло не так, и растение превратилось в хладнокровного убийцу. Милая, безобидная агрокультура мутировала и вдруг стала вызывать ожоги, отек дыхательных путей, ужасные аллергии, и это если его не пытаться съесть… А уж при употреблении внутрь… неважно. У нас была одна экспериментальная грядка в горной местности на Кавказе, почва которой была абсолютно идентичной почве из родного мира борщевика… В общем, вскоре плантации этого ужасного растения заместили местные виды растений. Но что гораздо хуже, с борщевиком оказалось невозможно бороться ни магией, ни человеческой химией. До сих пор Совет волшебников продолжает выделять гигантские бюджеты на банальное сдерживание распространения растения.

– Я всегда боялся что-то делать, ведь, если у меня вдруг не получится, могу пострадать я или мои близкие люди. В лучшем случае я столкнусь с разочарованием. Но отсиживаться и бояться сделать шаг в сторону – тоже не вариант. Не хочу, чтобы за меня жили другие и мое место занял кто-то еще. И ты не бойся, – мудро предложил Гольштейн.

Максимилиан, несомненно, пойдет своим, особым путем, не похожим на ту дорожку, которую выбирали волшебники прошлого, но и сдерживать свою силу он не станет. Возможно, он один из разумнейших сосудов несокрушимой магии.