Помню, что под подушкой не спрятаться и под одеялом тоже, но у меня было и то, и другое, может, в этот раз получится?
Глава 13
Не помню, когда меня в последний раз гули за ноги жрали, может, и никогда, но ощущение было, что вот прямо сейчас начнут. Они, ноги, свисали с края кровати, по голым пяткам сквозило, а одеяло кучковалось в районе головы. Я собиралась прятаться и делала это с полной самоотдачей. Самое странное – спать не хотелось и едой какой-то пахло. Какой именно – мешало разобрать одеяло на голове.
Ногам все же досталось. Полотенце не гули, но тоже бодрит. Шварк – и кажущееся надежным укрытие уже капитулирует на пол.
– Вот же ни стыда ни совести! – укоризненно пробурчали надо мной.
Нависающий над головой поднос опасно накренился, стоящие на нем чашки-плошки брякнули. Я отползла к краю и сверзилась с кровати. В одеяло. Села. Годица хмурила брови и угрожающе покачивала подносом со снедью в одной руке и полотенцем в другой.
– Куда вам, барышня, столько спать. И так глаза только остались и те в самой бездне, да с такими кругами, как у той занятной заморской твари, что я в заезжем зверинце видела. Банда какая-то или панка. Кости на просвет видно, одни мослы и коленки. И никакой тебе веры в благопристойное будущее и надежды, что кто-то на этот холодец позарится.
Я опасливо покосилась на упомянутое в вырез ночной сорочки. Нда, и той и другой поубавилось. Встала, обошла Годицу (даже думать не хочу, откуда она здесь и откуда я здесь) вынула у нее из рук поднос, снова уселась на кровать и принялась лопать.
– Отож!
– А как же интуиция? – сквозь набитый рот поинтересовалась я и поерзала, чтоб понятно было, о чем речь.
– Не видела я там никакой интуиции, дурь одна. И темного вашего послала. – Я поперхнулась куском, а полуорка пристроилась рядом и, разбирая колтун у меня на затылке, как ни в чем ни бывало продолжила: – К управляющему из Бездани. Тот тоже все поговорить рвался, вот пусть и говорят, раз им заняться больше нечем.
– И он вот так взял и пошел?
– Глазами посверкал для порядка и пошел. И знаете что, барышня, спасибо ему, конечно, что он вас из поместья добыл, но не дело это, девицу в пыльном одеяле домой посреди ночи доставлять. Надо было поначалу отмыть, переодеть, а потом только доставлять, и не ночью или в рань, а к полудню, как приличный человек. Еще и командовал тут, как…
– Как кто?
– А вам, барышня, виднее… Ну-ка, гляньте! – мою голову с торчащим в зубах пирожком развернули к зеркалу. Волосы были аккуратно расчесаны, заплетены, уложены короной, край косы был приколот заколкой с висюльками. Смотрела исключительно на волосы, потому что лицо – вылитая банда или панка.
– Вот и ладненько, – сказала Годица, забирая у меня поднос. В меня уже больше не лезло и снова хотелось прилечь. – Мне в подвальчик надо, досмотреть, днем еще зайду.
Я тоже встала. И прислонилась к теплому боку, ткнувшись лицом в широкое плечо. Я слышала ее ровный домашний свет и без прикосновений, но так было привычнее. Она вздрогнула и смутилась, заблестела повлажневшими глазами.
– Что это вы, обниматься… Никогда прежде не водилось за вами, чтоб нежничать. – Отстранилась. Не сразу. – Другая вы теперь.
– Откуда знаешь?
– Вижу.
– И что видишь?
Она перехватила поднос поудобнее и подбоченилась.
– Вижу, что стоите вы в одной рубашке на голую интуицию, а из окошка, того, поддувает!
Она ушла, а я все-таки прилегла, поперебирала свои стекляшки, примеряя на себя то одну, то другую, путешествуя пальцем по завиткам браслета. Теперь он и мне был велик, сползал, и можно было снять его, не расстегивая. Но это золотой. Тот, что на коже, остался прежним, только стал тусклее.
Инквизиторская печать лежала чуть выше. Тонкие линии были похожи на нити: то матовые и серые, то сверкающие радужным колким светом, в зависимости от того, как смотреть. Я поддела одну выпущенным когтем, потом потянула за оттопырившийся хвостик. Кружево, распускаясь, запело на несколько голосов. Среди этих трех мне чудился и его голос тоже, хоть это было и не так. Наверное поэтому я не смогла остановиться, пока обе печати не превратились в кривоватый клубок. Не слишком большой, но нитка была не толще паутинки. Азарт высунулся и начал подбивать Сумасбродство и Авантюризм на глупости. Глупость скривилась и решила не участвовать, но подглядывала. Все прочие тоже. Смотрели во все глаза, как я, уподобляясь Айре, наматываю на себя паутинную нить. Хватило почти до подмышек. Лизнула палец и заправила торчащие хвостики. Нити провалились под кожу, как в воду канули.
– Ой, красота! – выпнулось Тщеславие. – И куда теперь?
– Куда-куда… на работу! – заявила я и решительно распахнула шкаф, оставив вопли разомлевшего от обильного завтрака организма без внимания.
Но выйти прямо и сразу не заладилось. Я только-только спустилась, как пожаловал гость. Вперся без приветствия и сразу с претензиями.
– Вы что творите!?