Некромантка (СИ)

— Мару, — кивнул он, намеренно ставя удар на первый слог.

— Понятно. Эм, я не совсем хорошо помню, что вчера произошло, но, надеюсь, я не причинила вам вред? — Мужчина вновь внимательно посмотрел на нее, покачал отрицательно головой. — Ладно, хорошо, — девушка выдохнула с облегчением.

К ним с кухни подошла Эли, принесла две тарелки с выпечкой, посыпанной сахаром. Румяные крендельки еще слегка «дымились» — настолько были свежими, а сахар едва таял на румяной корочке.

Обжигая пальцы, девушка принялась с удовольствием уплетать лакомство.

— Они божественны, спасибо, Эли.

Девушка улыбнулась, забирая пустые тарелки. Имельда подумала, что в этом доме Аглая забрала у всех способность к общению. Поев, она вернулась в комнату, где принялась делать то, что у нее получалось сейчас лучше всего — лежать. Она с нетерпением ждала, пока вернется мэр, чтобы, наконец, отправиться на кладбище. Ей, по-хорошему, уже давно надо было быть там. Но Абрахан отчасти был прав — если до сих пор не поднялась паника из-за целой оравы восставших трупов, то значит… Имельда не знала, что это могло значить. Как можно не заметить целое разрушенное кладбище? Почему до сих пор никаких вестей? О таком, наверняка, уже судачила бы вся прислуга. Имельда видела в окно, как управляющая уходила в город, как по двору ходили стражники, как привозили свежее молоко и документы. Кто-то бы обязательно принес весть.

С каждым часом она волновалась все больше. После первого приема зелья прошло часа четыре. Девушка начала чувствовать слабые эманации, веющие от платья, которое она носила. Перчатки пока спасали. Абрахан все еще не вернулся.

В доме было тихо, что девушка слышала, как внизу ходила прислуга. Один раз из своей комнаты выбрался Ренсон. Он проходил мимо спален некромантки, но дверь была закрыта, поэтому они никак не контактировали.

Имельда выглянула из комнаты. Коридор был пуст. Пройдя мимо лестницы, она прошла в другую часть дома, где, по всей видимости, была комната девочки, хозяйские спальни и ванная комната. Планировка была весьма странной, лично Имельда бы поместила детей в одну часть дома, а спальни разместила бы в непосредственной близости от рабочего кабинета. Но, видимо, у хозяина этого дома был свой взгляд на вещи…

Кстати, о вещах… Имельда вошла в незапертую дверь комнаты. Не такая большая, как у Ренсона, не имеющая гостинки, но имеющая большую ванную комнату и крошечный «карман» под личную библиотеку девочки. Комната была выдержана в приятной красно-синей гамме, с одноместной кроватью с прозрачным воздушным балдахином, на котором были вышиты звезды. Очень уютно.

Имельда прошлась по всем комнатам, не почувствовав ничего, что можно было бы отнести к горю и ненависти. Она действительно любила находиться здесь, любила читать в маленьком креслице под светом, падающим из высокого узкого окна. Там она чувствовала себя защищенной. Именно такие ощущения возникли у девушки, когда она сидела между двумя стеллажами. Девочка видела отсюда всю комнату… Имельда убедилась, что резиденция мэра — это не тот дом, что упоминала Оливия.

Спустя еще какое-то время девушка начала нервничать еще больше. Ей необходимо было попасть на кладбище не только для того, чтобы увидеть, что там произошло. Но хотя бы для того, чтобы почерпнуть сил для себя. Она устала чувствовать себя покалеченной.

В дверь постучали. Имельда разрешила войти, не оборачиваясь к двери. Она лежала на кровати, смотря в окно. Это служанка пришла, принесла восстановленный плащ и сапоги.

— Госпожа, мастер сумел справиться с последствиями воды, — служанка была явно рада, кладя плащ на спинку кресла и ставя сапоги рядом.

— Спасибо, Алая. Господин Вельт еще не вернулся?

— Нет, госпожа. Он вряд ли вернется рано, обычно он приходит к полуночи.

Имельда не ответила, и служанка удалилась. К полуночи?! Девушка поднялась с кровати, возмущенно глядя в окно. Она не собиралась лежать столько времени здесь, как изломанная изнеженная кукла, дожидаясь спасителя, который даст ей разрешение на действие.

Имельда поднялась и подошла к своим вещам. Мастер справился не очень хорошо. Кожа на плечах была слегка растрескавшейся. От плаща и лотов веяло сложной бытовой магией, которая защищала теперь вещи от вредных воздействий непогоды. Все же, это было лучше, чем выкинуть хорошие вещи и воспоминания. Плащ был матери. После ее смерти это почти единственная вещь, что осталась у Имельды, как памятная. На нем все еще можно было почувствовать ее запах, ее эмоции и воспоминания. Иногда, когда девушка очень сильно тосковала, она намеренно не принимала зелье и укутывалась в этот плащ, чтобы окунуться с головой в воспоминания о матери, почувствовать ее присутствие, прикосновения…