Некуда

Часа полтора сряду она переменяла ему компрессы, и в это время больной не раз ловил и жадно целовал ее руки.

Полинька смотрела теперь добро и снисходительно.

– Вам пора домой, – сказал Розанов, стуча зубами от лихорадки.

– Старайтесь заснуть, – отвечала Полинька.

– Поздно будет, – настаивал доктор.

– Спите, вам говорят, – тем же спокойным, но настойчивым тоном отвечала Калистратова.

Розанов даже и на этот раз оказался весьма послушным, и Калистратова, видя, что он забывается, перестала его беспокоить компрессами.

Розанов спал целые сутки и, проснувшись, ничего не мог вспомнить. Он не забыл только того, что произошло у него дома, но все последующее для него исчезало в каком-то диком чаду. Глядя в темный потолок комнаты, он старался припомнить хоть что-нибудь, хоть то, где он и как сюда попал? Но ничего этого Розанов припомнить не мог. Наконец, ему как-то мелькнула Полинька, будто как он ее недавно видел, вот тут где-то, близко, будто разговаривал с нею. Розанов вздохнул и, подумав: «Какой хороший сон», начал тихо одеваться в лежавшее возле него платье.

Одевшись, Розанов вышел за драпировку и остолбенел: он подумал, что у него продолжаются галлюцинации. Он протер глаза и, несмотря на стоявший в комнате густой сумрак, ясно отличил лежащую на диване женскую фигуру. «Боже мой! неужто это было не во сне? Неужто в самом деле здесь Полинька? И она видела меня здесь!.. Это гостиница!» – припомнил он, взглянув на нумерную обстановку.

Спящая пошевелилась и приподнялась на одну руку.

– Это вы, Дмитрий Петрович? – спросила она чуть слышно.

– Я, – отвечал шепотом Розанов.

– Зажгите свечу, – здесь у зеркала спички.

Розанов очень долго зажигал свечу: ему было совестно взглянуть на Полиньку.

Но не такова была Полинька, чтобы человек не нашелся сказать слова в ее присутствии.

Через полчаса Розанов сидел против нее за столом, на котором кипел самовар, и толково рассуждал с нею о своем положении.

– Дмитрий Петрович, – говорила ему Полинька, – советовать в таких делах мудрено, но я не считаю грехом сказать вам, что вы непременно должны уехать отсюда. Это смешно: Лиза Бахарева присоветовала вам бежать из одного города, а я теперь советую бежать из другого, но уж делать нечего: при вашем несчастном характере и неуменье себя поставить вы должны отсюда бежать. Оставьте ее в покое, оставьте ей ребенка…

– Ни за что! – воскликнул Розанов.

– Позвольте. Оставьте ей ребенка: девочка еще мала; ей ничего очень дурного не могут сделать. Это вы уж так увлекаетесь. Подождите полгода, год, и вам отдадут дитя с руками и с ногами. А так что же будет: дойдет ведь до того, что очень может быть худо.

Долго приводила Полинька сильные и ясные доводы, доказывая Розанову неотразимую необходимость оставить Москву и искать себе нового приюта.

– Да не только нового приюта, а и новой жизни, Дмитрий Петрович, – говорила Полинька. – Теперь я ясно вижу, что это будет бесконечная глупая песенка, если вы не устроитесь как-нибудь умнее. Ребенка вам отдадут, в этом будьте уверены. Некуда им деть его: это ведь дело нелегкое; а жену обеспечьте: откупитесь, наконец.

Розанов не противоречил.

– Бог с ними, деньги: спокойны будете, так заработаете; а тосковать глупо и не о чем.

– Ах, хорошо вы говорите, Полина Петровна, а все это не так легко, право. Разве к Лобачевскому съездить в Петербург?

– А что ж? Съездите. Лучше уж вам в Петербурге чего-нибудь искать. Будем там видаться.

– Как будем видаться?

– Так; и я тоже еду на днях в Петербург.

– А ваши бумаги?

– Вот для них-то я и поеду.

– Это вам не поможет.

– Нет, я знаю; уж бывали примеры. Вот видите, Дмитрий Петрович, я женщина, и кругом связанная, да не боюсь, а вы трусите.

– Я слабый человек, никуда не годный.

– Нет, не то что никуда не годный, а слишком впечатлительный. Вам нужно отряхнуться, оправиться… да вот таких чудес более не выкидывать.

– Не говорите, пожалуйста…

– Да я вас не упрекаю, а советую вам, – сказала Полинька и стала надевать шляпку.

– Тоска ужасная! вот пока вы здесь были, было отлично, а теперь опять.

– Господи боже мой! ну будем жить друзьями; ходите ко мне, если мое присутствие вам так полезно.

– Да, если бы… вы меня выслушали.

– Ничего я, Дмитрий Петрович, не буду слушать, – проговорила Полинька, краснея и отворачиваясь к зеркалу завязывать шляпку.

Розанов сидел молча.

– Пока… – начала Полинька и снова остановилась.

– Пока что? – спросил Розанов.

– Пока вы не устроите вашей жены, до тех пор вы мне не должны ни о чем говорить ни слова.

– А тогда? Я и без того готов сделать для нее все, что могу.

– Да все, все, что вы можете.

– А тогда? – опять спросил Розанов.

– Дмитрий Петрович! Я провела у вас сутки здесь: для вас должно быть довольно этого в доказательство моей дружбы; чего же вы меня спрашиваете?

Розанов сжал и поцеловал Полинькину руку, а другая его рука тронулась за ее талию, но Полинька тихо отвела эту руку.

– Если хотите быть счастливы, то будьте благоразумны – все зависит от вас; а теперь дайте мне мой бурнус.

Доктор подал Полиньке бурнус и надел свое пальто.