Некуда

– Н… ну, какие склонности! Помилуйте, это все выдумки. Я сказала, чтобы у меня в доме этих русских романов не было. Это всё русские романы делают. Пусть читают по-французски: по крайней мере язык совершенствуют.

– Вот это очень, очень благоразумно, – подтверждала Мерева.

– Да сами согласитесь, к чему они все это наклоняют, наши писатели? Я не вижу ничего хорошего во всем, к чему они все наклоняют. Труд, труд, да труд затрубили, а мои дочери не так воспитаны, чтобы трудиться.

– А кто же будет выходить за бедных людей? – вмешался Зарницын.

– За бедных?.. – Домовладелица задумалась и, наконец, сказала: – Пусть кто хочет выходит; но я моих дочерей отдам за купцов…

– За человека страшно! – произнес, пожимая плечами и отходя в сторону, Зарницын.

– Просто дура, – ответил ему кто-то.

Зарницын сел у окошечка и небрежно переворачивал гласированные листы лондонской русской газеты.

– Что читаешь? – спросил его, подсаживаясь, Розанов.

– «Слова, слова, слова», – отвечал, снисходительно улыбаясь, Зарницын.

– Гамлет! Зачем ты только своих слов не записываешь? Хорошо бы проверить, что ты переговорил в несколько лет.

– «Слова!»

– Именно все вы, как посмотришь на вас, не больше как «слова, слова и слова».

– Ну, а что твой камрад Звягин, с которым вы университет переворачивали: где он нынче воюет? – спрашивал за ужином Ипполита Вязмитинов.

– Звягин воюет? помилуй! смиренный селянин, женат, двое детей, служит мировым посредником и мхом обрастает.

– На ком он женат?

– Никона Родивоновича помнишь?

– Еще бы!

– На его дочке, на Ульяночке.

– Господи боже мой! а мотался, мотался, бурлил, бурлил!

– Из бродячих-то дрожжей и пиво бывает, – возразил Розанов.

– А уж поколобродил и подурил.

– Все мы на свой пай и поколобродили и подурили.

– Н-нну, не все, я думаю, одинаково, – с достоинством отвечал Вязмитинов. – Иное дело увлекаться, иное метаться как угорелому на всякую чепуху.

– Да-с, можем сказать, что поистине какую-то бесшабашную пору прожили, – вмешался еще не старый статский генерал. – Уж и теперь даже вспомнить странно; сам себе не веришь, что собственными глазами видел. Всюду рвались и везде осрамились.

– Вещество мозга до сих пор еще недостаточно выработано, – весьма серьезно вставил Лобачевский.

– Н-нну, иные и с этим веществом да никаких безобразных чудес не откалывали и из угла в угол не метались, – резонировал Вязмитинов. – Вот моя жена была со всех сторон окружена самыми эмансипированными подругами, а не забывала же своего долга и не увлекалась.

– Почему вы это знаете? – спросила Евгения Петровна с тонкой улыбкой.

– А что? – подозлил Розанов.

– Ну, по крайней мере ты же не моталась, не рвалась никуда.

– Потому что некуда, – опять полушутя ответила Евгения Петровна.

– А мое мнение, не нам с тобой, брат Николай Степанович, быть строгими судьями. Мы с тобой видели, как порывались молодые силы, как не могли они отыскать настоящей дороги и как в криворос ударились. Нам с тобой простить наши личные оскорбления да пожалеть о заблуждениях – вот наше дело.

Вязмитинов замолчал.

– Нет, позволь, позволь, брат Розанов, – вмешался Зарницын. – Я сегодня встречаю Птицына. Ну, старый товарищ, поздоровались и разговорились: «Ты, – говорю ему, – у нас первый либерал нынче». – «Кой черт, говорит, либерал; я тебе скажу: все либералы свиньи». – «Ты ж, говорю, сам крайний и пишешь в этом роде!» – «А черт их, говорит, возьми: мало ли что мы пишем! Я бы, говорит, даже давно написал, что они свиньи». – «Да что же?» – спрашиваю. «Напечатают, говорит, что я пьяный на тротуаре валялся», – и сам смеется… Ну что это за люди, я вас спрашиваю?

– Комик! комик! – остановил его Розанов. – Ну, а мало ли, что мы с тобой говорим? Что ж мы-то с тобой за люди?

– Повторяю вам, вещество человеческого мозга недостаточно выработано, – опять произнес Лобачевский.

– Ну, а я на моем стою: некуда было идти силам, они и пошли в криворос. Вон за Питером во всю ширь распахивается великое земское дело; оно прибрало к себе Звягина, соберет к себе и всех.

– Только уж не ваших петербургских граждан.

– Граждане тоже люди русские, – перебил Розанов, – еще посмотрим, что из них будет, как они промеж себя разбираться станут.

– Ню, а ваш брат непременно очень, очень далеко пойдет, – радовала Евгению Петровну на прощанье Мерева.

– Он довольно способный мальчик, – равнодушно отвечала Вязмитинова.

– Этого мало, – с ударением и жестом произнесла Мерева, – но он очень, очень искательный молодой человек, который не может не пойти далеко.

В эту же пору, когда гости Вязмитинова пировали у него на именинах, в пустынной улице, на которой стоял Дом Согласия, происходила сцена иного характера.