Нелады со звездами

— А это Никоретта, — продолжала Дарси, показывая на вторую девицу. — Она расскажет о том, как провела ночь страсти с одной знаменитой рок-звездой пятидесяти с лишним лет. С кем именно, Никоретта сказать не может, так как это было бы нескромно.

— Наверное, — согласилась Грейс, удивленная, что у подобных девиц еще может оставаться что-то похожее на совесть.

— Особенно если учесть, что Никоретта сейчас ведет переговоры с «Дейли стар» об эксклюзивном интервью, правда?

— Правда, — сказала Никоретта.

Ее мощные мускулистые ноги высились на черных шпильках, а груди были размером с пляжные мячи.

В нос Грейс внезапно ударил знакомый сильный аромат.

— А вот и я, — объявила запыхавшаяся Эвфемия. Слой пудры у нее на лице стал еще толще. — Сесиль Паркинсон уже приехала?

Никоретта и Манди уставились на Эвфемию с откровенным изумлением. Та смерила их взглядом, проникнутым откровенным отвращением.

— Это ваши собратья по передаче, — объяснила Дарси.

Прежде чем Эвфемия успела что-нибудь сказать, вмешалась Манди.

— Эй, — обратилась она к Эвфемии, делая глубокую затяжку и хмурясь, — кажется, я тебя узнала?

Отвращение писательницы ослабло на самую малость. Эвфемия гордо выпятила вперед свою грудь, увешанную драгоценностями и закутанную в меха.

— Да, а что в этом удивительного? В конце концов, я очень знаменитая женщина.

— Точно, вспомнила. Ты та самая, кого трахнул лорд Пэдди Эшдаун[6], да?

На обратном пути Эвфемия подчеркнуто села впереди, а не сзади, рядом с Грейс, как раньше. После разговора с Никореттой она побелела от ярости; ее настроение нисколько не улучшилось после того, как ее освистали за заявление, что матери-одиночки заводят детей лишь для того, чтобы получить жилье в муниципальных домах. Эвфемия никак не могла понять, почему ее слова вызвали такую реакцию у аудитории, состоящей преимущественно из матерей-одиночек, живущих в муниципальных домах. Отчасти обрадованная тем, что ей не придется терпеть в непосредственной близости ледяное молчание Эвфемии, Грейс взамен этого получила в соседи Генри Муна. Не вызывало сомнения, что он испытывает отвращение к событиям сегодняшнего вечера и роли Грейс в них. Его лоб избороздили глубокие морщины; он постоянно недовольно тер глаза.

Особенно стыдно Грейс становилось при воспоминании о том, как упорно Генри старался оказать облагораживающее воздействие на аудиторию. Его выступление было полно убедительной аргументации в защиту свободы слова, но при всей своей ясности и доступности оно не произвело никакого впечатления на зрителей, возбужденных сознанием собственной правоты и бесплатным алкоголем. Естественно, Генри имел все основания злиться на Грейс, как и Эвфемия.

А Эвфемия была просто в ярости. Грейс глядела на мелькающее дорожное полотно, мокрое от дождя, и Морщилась, вспоминая, как последний пьяный зритель бросил гостям передачи последний пьяный вопрос, по экрану побежали титры, и в этот момент Эвфемия вскочила и обрушилась с бранью на Грейс. Мало приятного в том, что твои профессиональные качества обсуждают в самых нелицеприятных выражениях перед миллионами телезрителей. После того, как брошенную Эвфемией в ее адрес фразу «Бестолковая, безмозглая корова» подхватили несколько наиболее усердных потребителей пива, Грейс пришла к выводу, что ее профессиональная карьера скатилась в надир.

Где-то между Лутоном и Стейплз-Корнер Генри задремал и спал до тех пор, пока машина не остановилась перед домом Эвфемии в Фулхэме. Хлопнув дверцей с такой яростью, что в округе задребезжали все стекла, автор «Нашей мамы», переполненная яростью и в кои-то веки не сказавшая ни слова, скрылась в ночи.

— Что это было? — встрепенулся проснувшийся от громкого звука Генри.

— Лучше не спрашивай, — вздохнула Грейс.

Облизав губы, Генри потер заплывшие глаза и недоуменно оглянулся по сторонам.

— А мне стало получше, — пробормотал он. — Весь вечер ужасно болела голова.

В оранжевом свете мелькающих мимо фонарей Грейс увидела, что он улыбается.

— Знаешь, мне приходилось бывать во многих странных местах, но это, — он ткнул большим пальцем в убегающее назад шоссе, — превосходит абсолютно все, что я видел. По крайней мере, в том что касается антропологии. Для изучения обычаев первобытных племен этому материалу цены нет.

— Рада это слышать, — натянуто произнесла Грейс.

В ней быстро росло подозрение, что он опять над ней смеется.

— Я хочу сказать, нарочно такое не придумаешь…

Голос Генри дрожал. Определенно, он смеется, раздраженно подумала Грейс. Она сглотнула подступивший к горлу комок. К каким бы катастрофическим последствиям ни привели ее усилия, по крайней мере она старалась. Определенно, она заслуживает уважения. Даже после того, что произошло на фестивале в Сент-Меррионе. Если бы там ничего не произошло… Если бы она никогда в жизни не видела Генри Муна…

Сидевший рядом с ней Генри уже смеялся во весь голос.

— Вот какова на самом деле, — сквозь слезы смеха проговорил он, — блестящая жизнь писателя.

Это уже невыносимо. С нее достаточно. Грейс попросила водителя остановиться.