Женщина, которая сидела перед нами, упорно ассоциировалась у меня с книгой про Алису, попавшую в Страну Чудес. А именно, с тем самый моментом, где у них происходило чаепитие в обществе Безумного Шляпника. Только сейчас в роли этой Алисы выступали мы с Комаровой. А напротив, за столом, который находился прямо в саду, устроилась женщина, лет шестидесяти. По крайней мере, на первый взгляд ей можно было дать именно столько. Хотя, по моим подсчетам, матери Филатовой гораздо меньше. Скорее всего, дело в тех обстоятельствах и событиях, которые ей пришлось перенести.
На женщине была надета старая соломенная шляпа, у которой отсутствовала верхняя часть. Поля грустно опустились и в некоторых местах просто порвались. Шляпа выглядела, как ровесница женщины. Помимо головного убора имелся еще ажурный жилет, длинный, связанный из некогда светлых ниток. На жилете в хаотичном беспорядке были разбросаны цветы. Женщина воткнула их в дырочки. Цветы — настоящие. Не искусственные. Часть из них уже давно завяла и они висели так же грустно, как поля рваной шляпы.
Стол, за который нас пригласила хозяйка, находился рядом с яблоней, под ветвями деревьев. Это была старая кухонная мебель. Ее сюда приперли за ненадобностью, так понимаю. Но самым сюрреалистичным выглядел чайный набор. Красивые фарфоровые чашки с тонкими ручками и заварник с украшенной вензелями крышкой. Он смотрелся посреди этого облезлого безобразия, как алмазная корона на грязной, деревенской свинье. Причем, чашки были пустыми. В них не наблюдалось ничего. Но мы уже минут пять делали вид, будто пьем из этих красивых чашек чай.
Просто Никитишна, прежде, чем привела нас в покосившийся дом на краю села, дала чёткие указания, как себя вести и что говорить.
— Лизка с ума сошла, — заявила нам тетка, пока мы топали от ее двора к тому месту, где жила мать Филатовой.
— В смысле? — не сразу врубился я. Просто вообще-то, в личных данных Филатовой черным по белому значится, что она — сирота. Родители умерли. Буквально сразу после ее совершеннолетия. А тут вдруг внезапно воскресла мать.
— В коромысле! — Никитишна зыркнула на меня злым взглядом. — Как с ума сходят? Сразу после смерти Ивана. Мы сначала не обращали внимания. Она ни с кем не дружила шибко. Как же ж. Городские. Интеллигенция. В школе всегда держалась в
Я слушал Никитишну в легком офигевании. Нет, про Филатову уже многое понятно. Особа эта моральными принципами совсем не отягощена. Но блин… мать родная так-то. А она ее официально «похоронила» и выкинула из жизни. Это как, вообще? Комарова тоже молчала. Тяжело молчала. Со смыслом. Могу представить, как это все выглядит для Александры Сергеевны, которая вообще без родителей выросла. С дедом, гонявшим ее, словно самого настоящего пацана. Если не хлеще. Я хрен его знает, как на такое реагировать. Честно. Не считал никогда себя поборником морали, но даже в моем понимании, как-то неправильно все это.
— Вы с ней не спорьте, главное. Она вас в сад поведет, чаем поить будет. Это у нее кажный день происходит. Чашки красивые свои расставит и сидит, как дите малое, играется.
— Слушайте, ну, может ее специалисту показать надо? — спросил я Никитишну.
В ответ получил еще один выразительный взгляд.
— Какому специалисту, милок? У нас на всю деревню один специалист — фельдшер. Так он в этих делах совсем не разбирается. А в город ее отправить… кому она там нужна? Загнется сразу. Тут — соседи приглядывают. Помогаем, чем можем. Мы Лизку не бросаем. Да и председатель сильно ей благодарен. Его дочка в Москве в институте учится. Так это Лизка с ней занималася. Девка-то не шибко умная была, по совести сказать. Но прилежная. Председателя дочка. Про нее говорю. Сильно хотела в Москву. Вот Лизавета с ней и возилась. Нинке писали мы. Не один раз. Вроде председатель ухитрился адрес ее раздобыть. Она ж в городе живёт, припеваючи. Стервь… Квартиру даже, говорят, получила. Отдельную. Понял? Не комнату. Не в коммуналке. А самую, что ни на есть, личную. Ну, и что? Писали, писали, а потом бросили. Ясно стало, что Нинке мать совсем не нужна. Так что, без специалистов обходимся. Вот ее дом. Пришли.