Нелегал из Кенигсберга

Больше она ни с кем из них не увиделась. До Можайска Таня не доехала — на машину напали немецкие самолеты. Одной пулеметной очередью были убиты и провожатый-конвоир, и водитель грузовика. Пришлось пешком с оставшимися в живых пассажирами добираться до Можайска по шпалам, тропам, обходным дорогам. И только через трое суток она пришла в Москву, на родной Сивцев Вражек, позвонила в дверь. Этот звонок, это ее явление на родном пороге воскресили поседевшую от горя маму. Лидия Николаевна уже знала о расстреле мужа, оплакивала его и пропавшую без вести дочь. Если бы рядом не было Заны — наложила бы на себя руки. Но Зана не отходила от матери ни на шаг. Все вместе, втроем, уехали из Москвы на малую родину — в город Петров под Саратовом. Но прожили там недолго. Лидию Николаевну и Таню в одно ненастное утро арестовали как членов семьи врага народа. Четырнадцатилетней Зане грозил «спецдетдом», своего рода детская тюрьма с правом учебы в закрытой школе, но от принудительной отправки она успела улизнуть в Казань, где жила дальняя родственница отца. После недолгого суда Лидию Николаевну отправили в нижнетагильский женский лагерь, а Таню — в Караганду, в печально известный Карлаг. Таня счастливо выжила на сельхозработах и даже сумела сдать экзамены за пятый курс биофака. Зачетку и студбилет она сохранила, спрятав их в стареньком бельишке. На зоне же сидел весь цвет профессуры минского (да и не только минского) университета. Они-то, светила науки, обвиненные в исповедовании вейсманизма-морганизма, и доучивали злосчастную студентку, и экзамены потом принимали. Благо находились не в бараках лагеря, а в спецсовхозе Карлага. Там же Таня нашла и суженого — 40-летнего агронома с Украины, угодившего в лагерь за верность вредоносной травопольной системе.

СУДЬБА:

После окончания десятилетнего срока она навсегда осталась жить в Караганде. Ехать ей было некуда: квартиру в Москве отобрали, поскольку жилье на Сивцевом Вражке считалось служебным. В Минске у них тоже была казенная квартира. Разве что домик в Петрове у бабушки? Но туда не захотел ехать муж. В Караганду же, к дочери, вернулась из Нижнего Тагила и мама. В Москве и под Москвой жить Лидии Николаевне запрещалось, зато здесь, в сорока километрах от Караганды, у них была своя совхозная хибара, тоже служебная жилплощадь. Но никто их отсюда не гнал, и они продолжали работать в совхозе как вольные, заведя на своем подворье кур и огород.

Судьба Заны, несмотря на то что ей удалось избежать после совершеннолетия лагеря, сложилась тоже нелегко.

Тогда, в 1941-м, Лидия Николаевна отыскала дочь на второй день войны в госпитале, куда увезли раненого одноклассника Заны — Генку. Именно Занка дотащила его, окровавленного и потерявшего сознание, до грузовика и вместе с ним отправилась из Кобрина в Березу.

— Ты понимаешь, что я пережила в тот день? — допытывалась в слезах радости Лидия Николаевна.

— Мама, но я же не могла бросить Генку!

— А меня могла? Я же чуть с ума не сошла: ни тебя, ни Тани!

Зана виновато молчала. Теперь уже до самой Москвы, до самого Петровска они не расставались ни на один час.

Из Казани Сюзанна уехала в неведомый и далекий Самарканд, где никому не было до нее дела, и там закончила Институт советской торговли. А оттуда — по распределению — отправилась на Сахалин. Попробуй найди ее там, на далеком острове, на краю земли!

Вышла замуж за военного летчика. Но бдительные кадровики вскоре его предупредили: ты женат на дочери репрессированного генерала. Или жена — или карьера. Он выбрал карьеру. Забрал трехлетнего сына и уехал в другой гарнизон.

Железным посохом прошлась судьба отца и по судьбе младшей дочери. Разрушила семью, лишила сына… Но она, как учил отец, не сдавалась. Уехала во Владивосток, вышла замуж за гражданского моряка. Родила от него дочь Марину. Овдовела. И доживала свой век вместе с дочерью в однокомнатной квартирке в Камском переулке.

* * *

Отправив дочь генерала Коробова в Можайск, старший лейтенант Мамедов занялся личностью второго «окруженца» — летчика-майора. И здесь не обошлось без стычки, которая могла бы очень плохо закончиться для Макарова.

— Ты кто? — спросил кавказец, выкладывая на бочку новый лист бумаги.

— Я командир истребительного полка майор Макаров. И прошу мне не «тыкать»! Я все-таки старший по званию.

Особист вспылил:

— Старший по званию здесь я! А ты, — нажал он на слово «ты», — подозрительный «окруженец», без документов, без знаков различия, без оружия!

Тут взвился Макаров:

— Как это «без оружия»?! — он выхватил из-за пазухи пистолет ТТ. — А это ты видел?! Вот это мое табельное оружие, которое я никогда не терял! А ты, сука, сейчас позвонишь старшему авиационному начальнику и спросишь его, кто такой майор Макаров из Росси и как доставить его на ближайший аэродром.

Макаров недвусмысленно тыкал стволом в коробку полевого телефона. И старлей, понимая, что совершил грубейшую, недопустимую для особиста ошибку — не обыскал доставленных ему людей, — нехотя снял трубку и покрутил ручку магнето.