Нелегал

— Красивый облицовочный камень, — сказал Тахар и икнул. — Очень красивый. Бледно-зеленый с золотыми прожилками. Или с медными. Иногда он более темный, этот ценнее. А порой мы находим пещеры и в них — самоцветы. Медные розы, рубины. Да, рубины тоже!

— Ясно… — Авденаго посмотрел на свое кольцо.

Тахар проследил его взгляд.

— Нет, таких красивых камней мы здесь не находим.

— Понятное дело, ведь этот — из совершенно особенного места. И я добыл его с риском для жизни, — прибавил Авденаго.

Тахар недоверчиво покачал головой.

— Не было никакого риска, если рядом находился Джурич Моран.

— Джурич Моран находился рядом, но он-то и представлял главную опасность для моей жизни…

— Понимаю.

Кувшин снова перешел из рук в руки.

— А эти рабочие… которые в цепях и с тачками… не говоря уж о кайлах, молотках и лопатах, гм, да… — заговорил Авденаго, обтирая рот. — Они кто?

— Пленные.

— Понимаю, что не добровольцы. Но кто они такие?

— По большей части люди. Эльфы не выдерживают и пяти дней, а фэйри — те сразу исчезают. Не знаю уж, куда. Я с фэйри не связываюсь. Мне однажды привели, так, для смеху. Страшненькая — глаз не отвести, вся зеленая какая-то. Я ее сразу отпустил. Чтобы не связываться. Я с фэйри не связываюсь.

— Эльфов тоже сразу отпускаешь?

— Нет, этих не отпускаю. Пусть дохнут. Да их почти и не приводят. Дольше всех продержался Лутвинне.

— Кто это?

— Я о нем уже рассказывал, — напомнил тролль. — Защитник Лутвинне, хозяин приграничного замка. Я думаю, две причины было, почему он долго продержался…

Тахар растопырил два пальца.

— Во-первых, Лутвинне был наполовину человеком. А человек устроен сложнее эльфа и вполне выдерживает присутствие как абсолютного света, так и абсолютной тьмы. Человек отзывается Бездне, если ты понимаешь, о чем я. Человек догадывается о смысле Бесконечности.

— Человек так устроен, что ему периодически бывает необходимо ощущать нечто большее, нежели он сам, — объяснил Авденаго, повторяя одно из кстати вспомнившихся высказываний Николая Ивановича. — Если нельзя вверх, он глядит вниз. И всегда находит.

— Вот и я о том же, — подхватил Тахар. — Лутвинне наполовину человек, вот он и выдержал. А вторая причина, — Тахар пошевелил вторым пальцем, — заключалась в том, что его держали в городе, можно сказать, под дружеским приглядом, а не отправили ко мне на карьер. У меня-то на карьере, будь он даже на три четверти человеком, все равно больше года бы не сдюжил. Вот как я думаю.

— Ага, — сказал Авденаго. — Стало быть, это — люди. А женщины есть?

— Может быть, и есть, я не следил. Мне кого привозят, я тех к делу и приставляю.

— Ясно, — сказал Авденаго. — Скучно тебе здесь, с ними?

— Не то слово! — обрадовался Тахар. — Вот ты понимаешь!

Он быстро выхлебал побольше вина и ткнул Авденаго кувшином в бок.

— Угощайся, пока не закончилось.

— Только это и остается, — сказал Авденаго. — Раз ты не можешь поехать на Великий Камбай.

— Да я просто с ума схожу, когда об этом думаю! — заревел Тахар. — Ведь такое бывает раз в сто лет, не чаще!

— А я могу туда поехать?

— Ты? На Великий Камбай? — Тахар воззрился на Авденаго так, словно ему явили какую-то неожиданную для здешних мест драгоценность. — Да, — медленно проговорил тролль, — думаю, ты вполне можешь. Ведь ты — посланец Морана, его принадлежность, его создание, и у тебя есть твое кольцо, в котором ты носишь образ своего господина… Тебя будут рады видеть на Великом Камбае!

— А как я доберусь до Комоти?

— Я дам тебе провожатого, — расщедрился Тахар. — Комоти — красивый город. Там даже есть здание!

— Одно?

— Разумеется, и это — храм Комоти. Ты все увидишь. Я был несколько раз в Комоти, но на самой Комоти — ни разу.

— На ком?

— Комоти — это гора.

— Понятно.

— И там обитает Черная Комоти.

— Богиня?

— Она — Черная Комоти. Не называй ее богиней. Она не богиня. Она — Черная Комоти.

— Ясно, — сказал Авденаго. — В городе Комоти есть одно-единственное здание — храм Комоти, но сама Черная Комоти обитает не в городе, а в горе Комоти.

— В этом только троллю разобраться под силу, — гордо произнес Тахар. — Ты разобрался.

— Наверное, я тролль, — вздохнул Авденаго. — Моран Джурич ничего не говорил мне на сей счет. Оставил в неведении.

— Он не говорил тебе, кто ты? — поразился Тахар и медленно покачал головой. — Моран Джурич очень жесток. Он всегда был жестоким, только я никогда раньше не знал — до какой степени.

— Ничего, я привык, — утешил собеседника Авденаго.

— Все равно, он жесток, — упрямо повторил Тахар. — Как и подобает высшему троллю из Мастеров, и даже еще страшнее. Но так даже лучше. На Великом Камбае ты увидишь по-настоящему жестоких троллей. Истинных и великих! Там будут Эхуван и Нитирэн, и Тагана. Их имена рождают мурашки в моем теле.

— Кто из них победит в Великом Камбае?

— Это неизвестно, но если выбрать себе в покровители того, кто впоследствии будет побежден, то можно утратить левую руку, а может быть, и жизнь. Победители не щадят сторонников побежденных.

— Справедливо.

— Тебя это восхищает?

— До глубины души!

Они допили вино.