Нелегальный рассказ о любви

Насчет сладко воркующих голубков и совместного житья «душа в душу» можно не сомневаться – этого точно не будет. Я запомнил двух роскошных тёток из городка Монтекатини. Они размахивали сразу всеми руками и бюстами и кричали так, что я чуть не оглох. Оказалось, это они любезно беседуют. Подозреваю, что с сильным полом – еще любезнее. При такой акустике, чтобы в их глазах остаться мужчиной, надо максимум четыре минуты молчать, а на пятой минуте спросить: «Che diavolo?» («Какого чёрта?») – и порушить разом всю посуду и мебель. А назавтра прикупить новую.

Во всём остальном – неизбежное счастье. Только не надо тратить зренье на гламурно-открыточные красоты, вроде фонтанов и статуй работы Лоренцо Бернини, которыми он обставил весь Рим. Редкостное уродство. Я ещё сначала сомневался – может, я один такой придурок с дефективным вкусом? Ведь целые толпы со всего мира ахают и любуются. А потом читаю у Диккенса (как раз о художествах Бернини), чёрным по белому: «Самые отвратительные изделия, какие только существуют на свете…» Ну, думаю, ладно. Значит, мы с Диккенсом оба такие придурки.

Правильное начало итальянского дня: утренний глоток ристретто в тихом дивном заведении на Виа дель Корсо. Здешний кофе будто смывает пыль с глаз. Ясный взгляд на то, что любишь, требует специальной отваги. Надо выпрямить слух и освежить сознание. Рим начинается не с туристских очередей в музеи Ватикана, а с разбухших звериных сосцов Капитолийской волчицы, с чёрного волосяного колечка на нежном мраморном животе, не тронутом никакой эпиляцией. Наконец, с неловких страстных признаний Гая Валерия Катулла, сделанных в этом городе двадцать веков назад: «Лесбия белый цветок на груди у себя потеряла. Лесбия, где мой цветок? Лесбия, дай посмотреть!..»

Единственная иконка в моём доме – крохотный позолоченный потрет святой Клариссы, купленный в Ассизи, в двух шагах от места смерти её возлюбленного Франциска. Строгая девочка с печальным, обиженным лицом подарила свою жизнь тому, кто учил людей быть смиренными и чистыми. В результате её тоже записали в святые. Синьора Италия умеет быть и такой.

В кинофильме, который начинают снимать по моей книге, одна из финальных сцен должна быть во Флоренции. Там на мосту Понте Веккио происходит захват серийного убийцы, а главный герой, наоборот, избавляется от своих конвоиров и мучителей. Так уж получилось.

Этот потрясающий мост, поставленный в 1345 году, можно сказать, моё любимейшее место в Италии. Мне даже снился Понте Веккио, когда я был мальчиком, после чтения страшных историй Гауфа.

Теперь именно там будут снимать моих персонажей (если продюсеры не пожадничают). Режиссер говорит: «Мы же не будем снимать Флоренцию «с плеча» – это непрофессионально. А значит, нужен кран или вертолёт…» И, честно говоря, у меня мороз бежит по коже. Просто в голове не укладывается, что своей любовью к этому драгоценному мосту я «навёл» на него краны, вертолёты и прочие кинематографические войска.

Вот и получается, что, влюбляясь в кого-то (во что-то), мы конкретно посягаем на чью-то жизнь – на её неприкосновенность, замахиваемся на неё довольно тяжёлыми предметами.

А душа тоже иногда – далеко не самая лёгкая вещь.

Dolce Vita, прекрасная и летальная

Вы ходили когда-нибудь ночью на мост Понте Веккио? И не ходите.

Меня позвали туда нежной умоляющей запиской – и эта полночь едва не стала для меня последней. От масляной чёрной реки пахло рыбьей кончиной. На флорентийских колокольнях бесповоротно пробило двенадцать. Незнакомец в глухом длинном плаще, карауливший у парапета, произнёс на ломаном английском: «Иди за мной!» И мы пошли тесными коридорами улиц, вступили в густой жилищный мрак, и пружина этой сумасшедшей истории со свистом разжалась – лишь затем, чтобы я стал свидетелем убийства десятиминутной давности. У меня и сейчас мороз по коже от той картины: стройная смуглая жертва распахивает миндальные глаза, встаёт с постели и моет под краном окровавленные груди с таким видом, словно меня там нет. И грубый нетерпеливый шёпот за дверью.

Ещё будет пара минут – для бегства, до приезда карабинеров.

Но не будет ни выходов, ни разгадок! Их просто не будет.

Зато теперь я знаю, где пресловутые «любовь» и «кровь» рифмуются точней всего, – это Италия.

* * *

Вот смотрите. Однажды летом человек садится и пишет на голубоватом листке веленевой бумаги: «Умри, Флоренция, Иуда…» Именно так, дословно. «Умри, – пишет он, – Флоренция запятая Иуда…» Можете себе представить? Я – почти не могу. А меньше чем через месяц он же пишет: «Флоренция, ты ирис нежный…» Довольно жёсткий мужчина, без сантиментов, и вдруг вот так: «ты ирис нежный»!

В сущности, даже не важно, кто он. А важно – что ОДИН И ТОТ ЖЕ человек. Об одном и том же городе. Меньше чем через месяц. Это и есть «любовь» и «кровь», зарифмованные так, что иногда нечем дышать.

Ну хорошо, мне легче. Я, например, почти равнодушен к Риму, с его форумами, львиными рвами и сладким засильем Лоренцо Бернини.