Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне

— Во-первых, мистер Овакимян не захотел принять приглашение ФБР явиться к прокурору, оказал сопротивление и потому был доставлен к нам силой. Во-вторых, мистер Овакимян заранее знал, что он давно нарушил закон о регистрации иностранцев, и вот теперь принял меры, чтобы совершить побег из США, для чего накануне сдал на пароход в Хобокене все свое имущество, а еще ранее — отправил домой семью.

Овакимян сделал ответное заявление, четко разложив все по полочкам:

— Повестки о вызове меня к прокурору не было, и доказательств на этот счет у вас никаких нет. А вот то, что была применена по отношению ко мне физическая сила, мои доказательства налицо. — Он показал ранения на руках. — Это во-первых. Во-вторых, все формальности закона о регистрации иностранных граждан мною были соблюдены: у меня же есть выданная госдепом регистрационная карта от четвертого апреля этого года. И в-третьих, я на вполне законных основаниях прошу предоставить мне возможность иметь двух адвокатов.

Судья Хелберт не счел возможным что-либо опровергнуть, однако зачитал заранее заготовленный документ о взятии Овакимяна под стражу или же о возможности освобождения его до суда под залог в 25 тысяч долларов. Но все складывалось для разведчика далеко не лучшим образом: ни консульство, ни Амторг на смогли сразу изыскать такую сумму, и Овакимян был препровожден в федеральную тюрьму.

Когда его везли на Вест-стрит, у него невольно мелькнула мысль, что никого уже, наверно, не волнует, что с ним будет и как сложится его судьба. «Да и что есть я? — подумал он. — Всего лишь песчинка в бушующем мире, объятом войной…»

В тюрьме у Овакимяна Несколько раз сняли отпечатки пальцев, дали арестантскую одежду и посадили в камеру, где находились специально подосланные агенты ФБР, которых он легко раскусил. Через некоторое время ему устроили встречу с группой американских ученых и специалистов. Они сначала говорили комплименты, обещали ему как доктору наук предоставить для исследований лабораторию и тому подобное. Но попытки перевербовать советского разведчика не увенчались успехом: он не пожелал оставаться в Америке. Тогда же Лука направил в Москву тревожную шифротелеграмму:

…Посол Уманский дал поручение подключить крупнейшего американского адвоката в Вашингтоне Ричберга для выяснения частным путем о существе дела Геннадия. Ричберг намерен встретиться с министром юстиции Джексоном. А пока американские власти под нажимом Спрута [113]упорно ищут различные юридические зацепки для более серьезного обвинения Геннадия, и может статься так, что он из свидетеля превратится в обвиняемого со всеми вытекающими последствиями.

Учитывая это, нами усилена охрана помещений Амторга и генконсульства на случай возможных попыток проникновения в секцию, подготовлены к сожжению все наши документы.

Реакция Центра была мгновенной:

…Не падайте духом, все зависящее от нас для скорейшего возвращения Геннадия домой мы сделаем. Тщательно ведите наблюдение — не будет ли слежки за остальными сотрудниками секции, при ее обнаружении обязательно ставьте нас в известность.

7 мая 1941 года американские газеты с фотографиями Овакимяна запестрели длинными сенсационными заголовками: «Русский шпион будет освобожден на поруки за 25 тыс. долларов» («Нью-Йорк геральд трибюн»), «Арест крупного тайного агента СССР» («Новое русское слово»), «Тайный агент Москвы вернулся в свой дом в Бруклине»…

«Хотя деятельность Овакимяна еще не совсем точно выяснена, — писала газета «Нью-Йорк геральд трибюн», — прокурор Матиас Хорреа утверждает, что Овакимян является важным ключом для раскрытия русского шпионского гнезда в Америке…»

Советская пресса молчала: то ли по незнанию, то ли по запрету НКГБ.

Тем временем между нью-йоркской резидентурой и московским разведцентром шла непрерывная шифрованная переписка:

…При личном обыске у Геннадия изъят номер домашнего телефона Твена. [114]В целях предотвращения провала его агентуры вынуждены законсервировать ее на полтора-два месяца…

Лука.

На шифровке наложена резолюция В. Н. Меркулова: