Но поторопилось руководство Наркомхимпрома СССР. Оно направило письма в ЦК ВКП(б) на имя Сталина и в НКВД — Берии с сообщением о том, что наркомат не заинтересован в дальнейшем пребывании за границей Г. Б. Овакимяна, и поэтому Наркомфин по их просьбе прекратил отпуск валюты на выплату ему ежемесячной зарплаты в размере 150 долларов США. Возможно, вопрос с отъездом Овакимяна домой решился бы и положительно, если бы не стечение ряда обстоятельств: агент Звук в то время попал в поле зрения ФБР, и перед Геннадием была поставлена срочная задача по организации его побега в СССР. Поэтому в ЦК ВКП(б) пошло из НКВД письмо совершенно иного характера:
Секретно.
Управление кадров ЦК
т. Силину.
Учитывая, что в настоящий момент имеется острая необходимость оставления Гайка Бадаловича Овакимяна на работе в Нью-Йорке, просим продлить загранкомандировку до 31 декабря 1940 г. и дать указание Наркомфину о выплате ему задолженности с 1 января с. г. по 150 долларов в месяц.
Так Геннадий снова был оставлен работать в Нью-Йорке, и, несмотря на большой некомплект кадровых разведчиков, резидентура под его руководством продолжала добывать ценнейшие сведения по новым видам вооружений и военной технике: были получены документальные данные о проекте первого стратосферного самолета, о кислородных масках, об использовании глицерина в военных целях и новой технологии его производства. Тогда же Овакимяном была зафиксирована и проанализирована ситуация, связанная с большим наплывом из Европы крупных ученых-физиков, спасающихся от коричневой чумы фашизма. В своем сообщении в Центр он делает вывод о том, что данное обстоятельство позволит Соединенным Штатам значительно увеличить свой научный потенциал и достигнуть ощутимых практических результатов во многих отраслях знаний и экономике.
Тогда же на основании разрозненных агентурных данных он высказывает предположение о начавшихся в Америке совершенно секретных — особой важности — исследованиях по использованию высвобождающейся энергии при расщеплении ядер урана в создании взрывного устройства огромной разрушительной силы[110]
и начал активно собирать информацию об этом. Предположение Овакимяна вскоре подтвердилось разведданными, полученными Центром из Лондона. Вот тогда-то новое руководство отделившегося от НКВД Наркомата госбезопасности во главе с В. Н. Меркуловым и отказалось от ранее внушавшейся мысли о нецелесообразности ведения за границей научно-технической разведки и дало резидентурам указание о налаживании и активизации этой линии работы.Почувствовав более внимательное и заинтересованное отношение к резидентуре со стороны Центра, его поддержку кадрами — пусть даже не в полной мере и порой без знания английского языка, — Овакимян, несмотря на это, не отрешился от мысли вернуться домой:
Сов. секретно. т. Виктору.[111]
Как только будут реализованы подготовленные мною мероприятия по добыванию подробной информации по урановой проблеме, самолетостроению и по оптике для прицелов, я намерен еще раз затронуть вопрос об откомандировании меня из секции. В Тире я нахожусь почти восемь лет. Готов задержаться немного, но лишь для того, чтобы организовать работу прибывающих из Аттики молодых охотников и оказать им помощь в освоении того или иного направления по линии ХУ.[112]
Центр в ответной шифротелеграмме сообщал Геннадию о наконец-то принятом положительном для него решении: все имевшиеся у него оперативные дела и финансовую отчетность надлежало сдать Луке, который назначался исполняющим обязанности резидента. Но тот затянул подписание акта о приемке дел и вынудил Овакимяна ежедневно искать его — ходить из Амторга в генконсульство и обратно. А в это время ФБР, как никогда ранее, усилило слежку за всеми советскими гражданами, находящимися на территории США, — оно подслушивало их телефоны и подставляло им своих агентов. Такая активность американской контрразведки была вызвана испортившимися между двумя странами отношениями якобы из-за тайно заключенного пакта Молотова — Риббентропа.