Нелегкий флирт с удачей

— После гибели жены фон Третнофф получил ее фантастическое состояние, а потом вдруг объявилась повитуха, утверждавшая, что первенец графа был задушен собственной матерью и якобы принесен в жертву дьяволу, с тем чтобы тот оказал покровительство следующему, еще не зачатому ребенку. Подобными вещами частенько занималась мадам де Монтеспан, фаворитка Людовика Четырнадцатого, известная чер-нокнижница. Скандал, конечно, замяли, болтливая же повитуха вскоре повесилась на чулке… А тем временем началась революция, и фон Третнофф удивительнейшим образом завел дружбу с большевиками. Несомненно, в этом сыграло немаловажную роль его близкое знакомство с Гурджиевым, в будущем учителем и духовным наставником Сталина, человека, склонного к мистике и оккультизму, несмотря на весь его практицизм. Дружба эта закончилась для фон Третноффа нехорошо: в тридцать восьмом после расстрела Бокия и ликвидации спецотдела его вместе с другими «аномалами» заключили в спецтюрьму, этакую «шарашкину контору» для экстрасенсов. Увы, история повторяется, гениальный русский прозорливец монах Авель провел в заточении двадцать один год — тоже убить не убили, но держали под замком, чтоб лишнего чего не сболтнул. Как говорится, меньше знаешь, дольше проживешь…

— Ясное дело, волхвы, не шутите с князьями! — Полковник равнодушно скользнул глазами по «райскому наслаждению», закурил, отхлебнул кофе.

— А что же с Хильдой-то, помогли ей черти? Оказывается, он слушал внимательно, ничего не пропуская.

— Определенным образом ей, конечно, повезло. — Брюнетка вытащила из сумки косметичку, критично посмотрелась в зеркальце, подправила прическу. — Будь она грудным ребенком, ее отдали бы в спецясли с почти стопроцентной смертностью, чуть постарше — отправили бы в особый приют, где тоже мало кто выживал. А так — самостоятельна»! девятнадцатилетняя девица, отделалась пятью годами высылки как член семьи изменника родины. Подумаешь, почти курорт, климат только попрохладней, жизнь-то ведь не кончается. Если, конечно, это жизнь.

Брюнетка сразу поскучнела, настроение у нее испортилось. Она вспомнила своего деда, профессора медицины Красавина, которого никогда в жизни не видела. В середине тридцатых он тоже был выслан на Кольский полуостров, откуда уже не вернулся. О его существовании напоминала лишь фотография в альбоме, реанимированные Ури Геллером часы да массивная, старинной работы трость, на которой золотой вязью было выведено: «Многоуважаемому учителю от благодарных ординаторов в день ангела». Нет даже того, что не скрывалось никем и никогда — ни при средневековой инквизиции, ни при изуверах-якобинцах, ни при палачах-фашистах, — даты смерти. Слишком много чести для врагов советской власти, канули в Лету — и все…

— Да, севера это не юга. — В свое время Полковник служил под Амдермой и о холодах и метелях знал не понаслышке. — А что потом?

— С сорокового года следы Хильды фон Третнофф теряются. — Майорша положила в рот подушечку «Дирола», поднялась. — Загадочная советско-финляндская война, достоверной информации нет. Мастера у нас наводить тень на плетень.

Она снова вспомнила своего деда. Важный, с большими нафиксатуаренными усами, он степенно смотрел с пожелтевшей фотографии, внизу было вытеснено золотом: «Красавин Федор Ильич, профессор, действительный статский советник».

Глава 19

ДЕЛА МИНУВШИХ ДНЕЙ

Год 1941-и

— А вот еще был случай, мне дед рассказывал. — Старый одноглазый саам Иван Данилов хитровато прищурился, отхлебнул крепкого, заваренного на травах чаю. — Давным-давно на берегу Сейдозера жил знаменитый нойда по имени Ломпсало. У него был сеид, он его кормил жиром и кровью, и священный камень приносил ему удачу в рыбной ловле. Однако спустя некоторое время на противоположном берегу поселился другой нойда, очень сильный. Если Ломпсало всегда везло в рыбной ловле, то пришельцу удачи не было. Догадавшись, в чем дело, он обратился к страшному Сайво-олмако, покровителю чародеев, и с его помощью посредством волшбы уничтожил сеид. В гневе Ломпсало вызвал пришельца на поединок и, чтобы застать его врасплох, обратился в оленя. Но более сильный нойда без труда разоблачил уловку. Он еще издали закричал: «Ты Ломпсало!» — и, вынужденный признать себя побежденным, тот навсегда покинул обжитые места.