Виталий чувствовал себя более чем странно. И дело было даже не в том, что он вообще не ощущал радости обладания «поместьем» «Черная радуга», не испытывал никакого удовольствия от участия в процессе строительства собственного дома, о котором столько мечтал. Мысли его то и дело уносились на другую поляну, к сторожке покойного лесника Кочеткова. Он с трудом подавлял в себе желание сходить туда и посмотреть, не сидит ли в причудливом кресле из древесных коряг странная женщина с завораживающим взглядом?
Обычно сны имеют привычку забываться. Утром, когда только-только откроешь глаза, еще можно припомнить довольно многое, но стоит встать с постели и погрузиться в привычную суету, как яркие образы и удивительные по своей силе ощущения (наяву почти никогда не испытываешь ничего подобного) начинают потихоньку выветриваться из памяти, и к вечеру, как правило, уже вообще не остается никаких воспоминаний.
Здесь все было иначе. Без особых усилий Малахов мог бы до мельчайших подробностей восстановить в сознании вчерашний сон, но не позволял себе этого делать. Всякое бывает в жизни, и яркие сны тоже. Не стоит придавать этому особого значения. И все же на поляну тянуло невыносимо, он едва удержался, чтобы не пойти туда. Помнится, женщина во сне сказала: «Приезжай послезавтра». Стало быть, в воскресенье, а сегодня суббота. Чушь собачья, конечно, он никуда не поедет, нечего тут завтра делать…
В Москву вернулись еще засветло. Лана высадила его из «Вольво» и тут же куда-то умчалась, не иначе делиться впечатлениями с подругами. Виталий поднялся было в квартиру, но сидеть дома совершенно не хотелось. Он набрал несколько номеров, предлагая встретиться, но безрезультатно – все друзья оказались заняты, Никиты не было в городе, Боря со своей Алисой собрались на какую-то нашумевшую театральную премьеру, и даже Долька, обычно всегда готовая примчаться куда угодно по первому зову отчима, как раз ехала на день рождения к институтской приятельнице. От скуки Малахов отправился в любимое маленькое кафе, но и там его ждало разочарование – «девушки из таверны» сегодня не было, вместо нее работала напарница, молоденькая узбечка или таджичка, довольно хорошенькая, но не вызывавшая в Виталии никаких эмоций. Он нехотя выпил кофе, отметил, как буйно разросся за время его отсутствия знакомый цветок с резными листьями и красными волосками, расплатился и вышел на улицу.
Теплый майский вечер был в самом разгаре, Малахов даже пожалел, что приехал сюда на «Лексусе» – сейчас самое бы время прогуляться пешком, полюбоваться весенними сумерками, поглазеть на прохожих… Он нехотя направился к машине, которую оставил чуть поодаль, но тут почувствовал рядом с собой отвратительный запах и услышал за плечом гнусавый голос: «Миленький, подай рублик-другой на хлебушек…»
Он обернулся. К нему приближалось отталкивающего вида существо, которое разве что с огромной натяжкой можно было назвать женщиной – грязное, растрепанное, пахнущее перегаром и давно немытым телом, с испитым лицом в синяках, одетое в какие-то невообразимые лохмотья. Виталий брезгливо посторонился и буркнул:
– Проваливай!
Обычно нищие понимали такого рода ответ с первого раза и тут же исчезали. Но эта оказалась не только недогадливой, но еще и настойчивой. А может, просто была слишком пьяна, чтобы соображать. Она пошатывалась и, похоже, с трудом держалась на ногах.
– Ну подай, – ныла бомжиха. – Что тебе стоит… Ты ведь богатый… Дай мне немножко денежек, я хлебушка себе куплю, кушать очень хочется…
– Сказал, отвали! – он повысил голос и отвернулся, чтобы хоть как-то скрыться от мерзкой вони. Как всякий много работающий человек, Виталий не терпел бездельников и попрошаек. Понятно, была бы еще старуха немощная. А то ведь, несмотря на запущенный вид, вполне здоровая и сильная тетка.
Однако нищенка не унималась. Она не только не оставила его в покое, но даже наоборот – следовала за ним по пятам и канючила:
– Ну да-а-ай… Ты же не хочешь, чтобы я с голоду померла…
Малахов не выдержал и, с трудом борясь с подкатившей к горлу тошнотой, заорал:
– Да наплевать мне! Сдохнешь – только воздух будет чище!
Должно быть, выглядел он в этот момент действительно очень грозно, потому что пьяная испуганно шарахнулась от него и забормотала: «Ну че ты, ну че ты…» Она подалась назад, оступилась, видимо, запнувшись обо что-то, неловко взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, упала навзничь и ударилась головой об угол каменной ступени. Бомжиха даже вскрикнуть не успела, просто дернулась несколько раз и затихла, уставив невидящий и моментально остекленевший взгляд в синее вечернее небо. Все произошло почти мгновенно, и он даже не сразу понял, что она мертва.