Нелетная погода

Марина танцевала с Малышевым, ко-пилотом «Сокола» – метался над загорелыми коленями подол легкого зеленого платья, метались легкие волосы, она улыбалась Малышеву так, словно кроме них никого здесь больше не было, Малышев улыбался в ответ смущенно и гордо. Панарин пожал плечами, повернулся к стойке и взял новый бокал.

– А о тебе тут справлялись, командор, – сказал Рамирес.

– Кто?

– Вон та блондинка в зеленом. Не грусти, кабальеро, все образуется. Одолжить тебе наваху?

– Откуда она у тебя, хомбре…

– Метеорная опасность со штирборта, командор, – сказал Рамирес, и тут же Панарина тронули за локоть.

– Молодец, что пришел, – сказала Марина. – Что же ты меня не поздравляешь? Вот. – Она коснулась круглого значка с цифрой «один», полагавшегося ей за участие в рабочем полете.

– Поздравляю, – сказал Панарин.

– Ты нарочно отправил меня в такой скучный полет?

– Зато настоящий.

– Интриган. Пойдем танцевать? Нет-нет, туда, где что-нибудь медленное, надоели эти ужимки и прыжки. Да и ты сможешь меня обнять. Коробит?

– Да нет, – сказал Панарин. – Привыкаю помаленьку.

– Нахал. Ко мне невозможно привыкнуть.

– Я постараюсь.

– Глупости какие. Я меняюсь, как море, я легка, как беда, в вековечнейшем споре озорства и стыда… Шеронин. Между прочим, посвящено мне.

– Надо же…

– Не иронизируй, наверняка сам не умеешь писать стихи и потому завидуешь. И тебе никто стихов не посвящал, тебе этого не понять. Все, пришли. Мне здесь нравится.

В полумраке ритмично вспыхивали красные, синие и желтые ажурные фонарики, по стенам проплывали тени каравелл, конных рыцарей и старинных замков, голос певца был грустным, как письма, которые остаются неотправленными:

– Звезды в желтых листьях умирали,
их сгребали кучами и жгли.
Шла Любовь в накидке из Печали,
шла печаль в накидке из Любви…

– Понял? – прошептала ему на ухо Марина, прижалась теснее. – Все перемешано до абсолютной неразделимости…

Панарин опустил лицо в пушистые волосы.

«Вот и все», – обреченно подумал он, радуясь этой обреченности.

– Марина, – сказал он, цепенея от нежности.

– Что? Сама знаю. У тебя никогда не было такой, как я? Верю, потому что я уникальна.

– Я…

– И это знаю, поцелуй меня.

Они были не одни в зале, но это не имело значения – не существовало ни зала, ни Эвридики, только музыка и они.

Марина мягко отстранялась:

– Пойдем. У меня опять приступ сумасбродства. Хочу попасть куда-нибудь далеко отсюда. Есть здесь таинственные места, заколдованные замки?

– Есть, – сказал Панарин. – А кто недавно подсмеивался над поисками заколдованных замков, чаши Грааля?

– То было днем, а теперь ночь…

…Панарин посадил мобиль у огромной скалы, похожей на безголового верблюда, в густой тени. Опустил верх.

– Это и есть прославленное в туристских проспектах место? – спросила Марина, с сомнением озираясь. – Ты с дороги не сбился?

Мобиль стоял на каменистой равнине, кое-где вздыбленной скучными выветрившимися скалами. Красоты здесь было не больше чем в ящике с песком. Издали доносился глухой размеренный шум воды. В небе желтел серпик Орфея, лежавший рогами вверх, как пектораль на груди невидимого великана.

– А где же хваленый Мост Фата-Моргана?

– Пошли, – сказал Панарин.

– Ну хотя бы драконы здесь водятся?

– Мы их заклинаниями отпугиваем, – сказал Панарин и включил фонарик. – Ну, пошли.

Они спустились по отлогому склону, обходя высокие пучки жесткой колючки. Несколько минут шли, петляя, меж каменных стен. Белый луч фонарика метался по ноздреватому камню, дергающиеся тени, казалось, отпрыгивали в темноту, и скоро начало мерещиться, что кто-то и в самом деле крадется следом – такое тут было эхо.

– Ну и лабиринт, – сказала Марина. – Ты куда заманил беззащитную девушку?

– Прямо к Минотавру. Я у него на процентах работаю, – сказал Панарин не оборачиваясь. – Вот, а теперь начинается самое интересное… Сворачивай за скалу, иди первая.

Он пропустил ее вперед и двинулся следом, заранее улыбаясь – ночью водопады производили особое впечатление. Испуганное ойканье – Марина отпрянула назад, и Панарин придержал ее за плечи.

– Ну-ну, не упадешь, – сказал он. – Пришли.

Стоило шагнуть за скалу – и человек оказывался на узеньком, не шире трех метров, карнизе, над пропастью. Отсюда открывался вид на десятки километров вперед, а слева, далеко внизу, широкая спокойная река обрывалась высоким водопадом, струйчатым занавесом, серебристая лунная дорожка дробилась облаком сияющей пены, и река косо уходила вправо, под скалу, на которой они стояли.

– Да… Но все же?

– Тихо, – прошептал Панарин, не выпуская ее. – Сейчас…

Багровый диск Энцелада, второго спутника, показался из-за горизонта, оторвался от него, поплыл по небу со скоростью воздушного шара. Скалы отбрасывали две тени, полосу пены и брызг на гребне водопада пронизали радужные сполохи, перекинувшие феерический сверкающий мост между двумя берегами.

Это продолжалось примерно полминуты, потом вспышки чистых спектральных цветов стали тускнеть, и мост незаметно растаял.