Нелетная погода

– Только не «потемкинский», учтите, – сказала Марина. – Я женщина информированная.

– Слухи значительно преувеличены, – сказал Кедрин. – Это было всего один раз.

История была анекдотическая. На Мустанге, одной из девяти баз Проекта, помещался еще и центр подготовки испытателей, обладавший великолепным тренажером-имитатором. Три года назад молодой корреспондент Глобовидения, решивший сделать репортаж о Проекте, прибыл на Мустанг с выправленным по всей форме разрешением на право участия в полете. На Мустанге ничего не имели против Глобовидения, но времена как раз выдались чрезвычайно напряженные, эксперименты шли особо рискованные, а репортер оказался особенно настырным, не хотел на другой полигон, не хотел ждать, доказывал, что риск необходим и в его профессии, шумно напоминал о роли и значении средств массовой информации в современном обществе, и отвязаться от него не было никакой возможности, а рисковать жизнью юнца никому не хотелось. В конце концов его, ни о чем таком не предупредив, отправили с очередным экипажем стажеров в «полет» на имитаторе. Имитатор никаких подозрений постороннему не внушал – снаружи он ничем не отличался от обыкновенного звездолета, смирно стоящего себе на летном поле. Стажеры, понятно, все знали, но сохранили полнейшую серьезность – которая, кстати, от них и требовалась согласно уставу. Семичасовой «полет» был сложным, едва не закончился гравифлаттером. Репортер отбыл, вполне довольный отснятым материалом. По причудливой иронии судьбы командор, руководивший центром подготовки, носил фамилию Потемкин.

Фильм вышел на экраны, а месяц спустя по чистой случайности вскрылась вся история. Чувством юмора, как оказалось, репортер обладал не в достаточной степени, поднял шум, и у Потемкина были легкие неприятности в форме прочитанной ему в управлении Звездного Флота получасовой лекции о роли и значении средств массовой информации в современном обществе.

– И коли уж вы женщина информированная, – сказал Кедрин, – то, несомненно, знаете, что никакого центра подготовки испытателей у нас нет. А заводить его даже ради вас, – он галантно поклонился, прижав к груди ладонь в старых шрамах, – было бы чересчур накладно. Честь имею.

Он поклонился и вышел, чуточку шаркая ногами – профессиональная походка релятивистов, годами вынужденных ходить в тяжеленных ботинках с магнитными подошвами. За двадцать с лишним лет Кедрин от нее, разумеется, отвык, но она снова возникала в моменты его тягостной задумчивости.

– Пойдемте? – сказала Марина.

– Куда? – не сразу сообразил Панарин.

– В ваш кабинет, помогу вам освоиться – все-таки женская рука. Ну, не нужно таких взглядов – сквозь землю я все равно не провалюсь, придется вам меня потерпеть. Кстати, давай перейдем на «ты». Меньше официальности, да и тебе будет приятнее. Идет?

– Идет, – сказал Панарин.

Неожиданно доставшийся ему кабинет не был ни особенно большим, ни особенно шикарным – условия Эвридики этого не требовали, летучки и совещания проводились в зале, расположенном тут же, за стеной. Да и проводить здесь Панарину предстояло не более трех часов в сутки, исключая дежурства по поселку и экспериментальные полеты, во время которых ему теперь предстояло безотлучно быть здесь. Заместитель по летной части полигона Проекта – совсем не то, что его коллеги на больших космодромах и в управлениях. Работы раз в двадцать меньше, но в силу какого-то из пунктов устава должность эта введена и на полигонах.

Комната примерно пять на пять с одним окном, Т-образный стол, несколько стульев, селекторы и прочие административные причиндалы. Стеллаж с необходимыми документами. Портреты Гагарина и других знаменитых космонавтов прошлого – тех, кто впервые вышел за пределы Системы, впервые совершил гиперполет. Из предметов роскоши имелись ваза с невянущими здешними бессмертниками, красивыми бело-сиреневыми цветами и почти метровой длины модель фрегата в стеклянном ящике – медные пушечки выглядывали из портов, поблескивали шкивы величиною с ноготь. Модель осталась от самого первого хозяина кабинета, Винаблза, погибшего на испытаниях четыре года назад. Он ее сделал сам – такое у него было хобби, и готовые модели он обычно раздаривал без сожаления, а эту попросту не успел.

«Глупо как, – подумал Панарин. – Погибших испытателей, в общем, быстро забывают, и только хозяева полутора десятков моделей чаще других вспоминают, что да, был такой парень, летал где-то далеко и делал замечательные кораблики…»

Он постоял на пороге дольше необходимого – это был его первый кабинет. Он слышал от Кедрина, что во времена молодости адмирала попасть из пилотского кресла в кабинетное считалось несчастьем, но времена сейчас были другие – три четверти «кабинетников» совлекали кресла обоих видов.

Это был первый кабинет в жизни Панарина, впервые ему предстояло руководить не только экипажем корабля. Он порылся в своих мыслях и ощущениях – и ничего особенного не обнаружил.

Проверил ящики стола – там не осталось ничего от Каретникова, только деловые бумаги, кабинет на короткое время стал безликим, ничьим, но теперь это кончилось.