Нелюбимый

Я спрыгиваю на пол и тащу стул обратно к столу. Когда я поворачиваюсь обратно к стойке, у мамы по лицу текут слёзы. Внезапно она поднимает тарелки над головой и с яростным криком бросает их на пол.

Открыв рот от шока, я смотрю на неё, задаваясь вопросом, что мне делать. Осколки разбитой белой керамики разбросаны по полу, и она тихо всхлипывает, её плечи трясутся, губы дрожат.

— Он умер, Кэсс, — шепчет она, поднимая на меня глаза. — Кто-то… — она тихо всхлипывает. — Теперь его нет.

Я знаю, что мой отец был арестован и признан виновным в нанесении вреда нескольким женщинам, которых мы с мамой никогда не встречали, и я знаю, что он был посажен, чтобы умереть в какой-то момент. Я полагаю, что этот момент теперь наступил и прошёл.

В этом дело? Меня это не очень заботит. Мне всё равно, что он умер. Если уж на то пошло, я рад. Я боялся его сильнее, чем любил, и я больше предпочитаю жить здесь с мамой и дедушкой. Но когда я вижу маму такой расстроенной, у меня внутри всё сжимается.

— Мама?

Она поворачивается ко мне, кладёт руки мне на плечи и пристально смотрит мне в глаза. 

— Я самый глупый человек, живущий на божьей земле? 

Я качаю головой. 

— Нет, мама. Ты лучший человек, живущий на божьей земле. 

Она притягивает меня к себе, крепко обнимает меня и прижимается губами к моей макушке. 

— Ты хороший, Кэсс. Помни это. Всегда помни это. Ты хороший мальчик. Будь хорошим. Оставайся хорошим, Кэссиди… 

— …Кэссиди? Кэсс?

Кто-то зовёт меня по имени.

— Иду!

Я выключаю конфорку, снимаю яйца с огня и иду проверить Бринн.

Глава 15

Бринн

Когда я просыпаюсь, моё бедро болит. Острые боли чередуются с тупым жгучим пульсированием, но полагаю, что боль следует ожидать, когда вы излечиваетесь от травм, как у меня. «Не будь ребёнком, Бринн. Будь сильной». Чтобы отвлечься, я дышу через нос, и у меня текут слюнки. Кто-то готовит, и пахнет запредельно вкусно.

— Кэссиди? — зову я, когда мой желудок урчит достаточно громко, чтобы разбудить мёртвых. — Ты здесь?

Нет ответа.

— Кэссиди? Кэсс?

— Иду!

Я опираюсь руками о кровать, поднимаю голову и пытаюсь принять сидячее положение, когда он отодвигает занавеску.

Я уже несколько раз видела его лицо, но снова и снова поражаюсь его необычностью. Это не только его очаровательные несовпадающие глаза, или эти три притягательные родинки, которые дразнят меня. Дело даже не в том, насколько он высок и силён, хотя он и одет в футболку, которая демонстрирует невероятно подтянутые руки с четко выраженными мышцами лесоруба.

Это гораздо больше, чем то, как он выглядит. Дело в том, что моё сердце было тронуто его добротой ко мне — тем фактом, что он несколько раз спасал мне жизнь и продолжает заботиться обо мне, о незнакомке. Когда я думаю о том, как он нес меня на спине часами напролёт сквозь этот неумолимый дождь, мне хочется плакать, пока все слёзы в моём теле не иссякнут. Я не могу вспомнить, когда в последний раз встречала кого-то столь самоотверженного. Из-за этого моё сердце немного ноет.

— Привет, — тихо говорю я.

— Как ты себя чувствуешь?

Я делаю глубокий вдох, и жжение в боку вновь вспыхивает невыносимой болью. Я задерживаю дыхание, пока боль немного не ослабевает.

— Больно… но я в порядке.

— Полагаю, что это будет болеть некоторое время, — он наклоняет голову набок. — Поднимешься ради нескольких яиц? Они свежие.

— Конечно, — говорю я с благодарной улыбкой. — Пахнет вкусно.

Он исчезает, только чтобы вернуться через мгновение с тарелкой яичницы. Мой рот наполняется слюной, когда он ставит тарелку на край стола рядом со мной, и я останавливаю его, когда он разворачивается, чтобы уйти.

— Подожди! Разве ты не поешь?