Нелюбимый

Герман стоял у окна и сердитым тяжелым взглядом сканировал пространство залы, вероятно выискивая свою нерадивую жену. У меня даже пол под ногами качнулся от страха, когда темные глаза мужа медленно остановились на мне. Ощущение незримых иголочек взорвавшихся под кожей неприятно закололи во всём моем теле. Не думала, что один только взгляд Германа может оказать на меня подобное влияние.

Стараясь непринужденно улыбаться, я подошла к мужу, но он моей улыбки не разделил, сохраняя на лице хмурое и крайне сердитое выражение.

— Где ты была? — спросил Герман, осушив в один глоток свой стакан с алкоголем.

— На балконе стояла, воздухом дышала.

— Тебе не стоит никуда уходить без моего согласия, — напряженным тоном предупредил муж.

— Почему? Ты прекрасно проводишь время в окружении своих друзей и партнеров по бизнесу. Я же осталась одна.

— Ты была с сестрой и матерью, — Герман смотрел на меня с высоты своего роста, практически не моргая. Он злился, я ощущала эту злость почти физически.

— Они тоже ушли. Я всего лишь хотела подышать воздухом, разве это преступление? — Герман явно перегибал палку со своими претензиями.

— Нет, но ты должна учесть один маленький нюанс — я твой муж. Я несу за тебя полную ответственность и не хочу, чтобы тебе навредили и еще больше не хочу, чтобы ты навредила себе сама.

— О чем это ты? — я нахмурилась. — Кто мне может навредить? И тем более, как я могу навредить сама себе?

— У юных девушек есть особая тяга к неприятным приключениям, — неоднозначно ответил Герман и повел меня за наш столик.

Вечер в целом прошел хорошо и спокойно. Несколько раз я пересеклась взглядом с Сашей, но была вынуждена тут же отвернуться, чтобы Герман ничего не заподозрил. Но временами мне казалось, что он всё знает, ощущает на уровне инстинктов, поэтому и злиться.

Когда уже время преодолело отметку полночи, все гости наконец-то разъехались по домам. Я уснула прямо в машине, а проснулась уже в постели, бережно укрытая одеялом. Герман лежал рядом всё еще одетый в рубашку и брюки. Подложив руки под голову, он задумчивым взглядом смотрел в потолок. Бледный свет луны освещал одну сторону лица мужа, а другая утопала в полумраке спальни.

— Ты почему еще не спишь? — тихо спросила я, привстав, чтобы снять платье.

— Думаю.

— О чем?

— Не важно. Отдыхай, завтра поедем, разберемся с твоим поступлением, если ты еще, конечно, не передумала.

— Нет, конечно, не передумала, — я заулыбалась.

— Вот и хорошо, — Герман продолжал смотреть в потолок.

— С тобой точно всё в порядке? — я сняла платье, положила его на пуфик, стоящий у туалетного столика и вернулась в кровать.

— Не претворяйся, будто тебя это заботит, — резко ответил Герман и сел. — И идиота из меня не делай.

— Ты о чем это?

— Я знаю, что ты болтала на балконе с Ломовым. Думал, что признаешься, а ты нагло врешь мне. Я ненавижу ложь, возьми себе это на заметку, — Герман поднялся с кровати и вышел из спальни до утра он так и не вернулся.

Его претензия была такой же абсурдной, как и большинство предыдущих. Я совершенно не понимала, почему он на меня злится. Всё ведь прошло замечательно: встреча с родственниками стала для меня глотком свежего воздуха, Герман внес крупное пожертвование для детей, разве этому нельзя порадоваться? Я чувствовала себя какой-то грязной шлюхой, которая перед носом у собственного мужа совокупляется с другим мужчиной. Но ведь это не так. И всё же Зацепин слишком трудный человек, к которому я вряд ли привыкну.

На следующий день я проснулась как никогда воодушевлённой. Сегодня всё должно решиться и я надеялась, что удача мне будет сопутствовать. Для себя я определила два абсолютно не связанных между собой направления, попасть на одно из которых очень бы хотела. Либо английская филология, либо изобразительное искусство. С языками у меня никогда не было серьезных проблем, я даже в нескольких олимпиадах участвовала и привозила призовые места. Отличная память мне явно досталась от отца. А художественное искусство мне нравилось вне учебного времени. Я неплохо разбираюсь в математике и поэтому с пропорциями не ошибаюсь. Любовь к этому делу мне привила мать, она неплохо рисует, и могла бы давно открыть свою выставку, но всё как-то не решается, стесняется. Вот я и решила либо пойду по пути отца, либо по пути матери.

Сидя в столовой и с аппетитом поглощая овощной суп, приготовленной Евгенией.

— А куда всё-таки хотите поступить больше? — спросила она, помешивая что-то очень ароматное в сковороде, вероятно, это какое-то мясо.

— Художественные искусства, — не раздумывая ответила я. — Но папа это всегда называл баловством, да я и сама понимаю, что быть переводчиком гораздо перспективней.

— Мне кажется, любая профессия перспективная, если человек в ней хорошо разбирается. Так что, лучше следовать голосу сердца, он вас не обманет.

Я призадумалась над словами Евгении. Если она права, то мне не место в этом доме. Я не хочу быть здесь, но так правильно, так надо, так меня учил папа и, наверное, именно поэтому голос своего сердца я слышу редко, отдавая контроль мозгу.