Нелюбимый (ЛП)

Возможно — лишь возможно, и мне придётся больше подумать над этим вопросом после того, как я попрощаюсь с Бринн, — я мог бы использовать часть дедушкиных денег, чтобы переехать, устроиться где-нибудь в другом, новом для меня месте. Я мог бы изменить своё имя, не так ли? Конечно, я мог бы. По закону я не обязан быть Кэссиди Портер. Я мог бы пойти в суд и сменить имя на Кэссиди… Кэссиди… Смит. Да. Кэссиди Смит. Если бы я был Кэссиди Смит, я мог бы переехать в Бостон или Нью-Йорк, или Северную Дакоту, или Китай. Чёрт, я мог бы переехать куда угодно. Я был бы кем-то новым, с фамилией, которая ничего не значит, далеко от Мэна, где никто никогда не нашёл бы связь между мной и моим печально известным отцом.

На мгновение надежда, как никогда прежде, наполняет мою грудь. Я почти чувствую, как кандалы на моих запястьях трескаются от её силы. Я мог бы быть свободным. Я мог бы быть свободным. Я мог бы быть… свободным. Моё сердце разбухает так сильно, что оно просто почти болит от страстного желания.

«Есть проблема с этим планом», — шепчет голос в моей голове. Я узнаю тон и текстуру этого голоса. Это моя совесть, а мы с ней — старые друзья. Проблема в том, что... ты не Кэссиди Смит. Ты — Кэссиди Портер, сын Пола Айзека Портера. И ты никогда, никогда этого не забудешь.

Когда я приближаюсь к дороге Телос, вся эта чудесная надежда исчезает как дымка из несбыточной мечты, потому что моя совесть права.

Что, если я каким-то образом обману себя, через некоторое время, поверив, что я действительно был Кэссиди Смитом? Что, если я решу, что Кэссиди Смиту позволено жить так, как не может Кэссиди Портер. Что, если Кэссиди Смит станет тем самым человеком, с которым я всю свою жизнь боролся.

Быть мной — быть Кэссиди Портером — это, отчасти, то, что держит меня в узде.

Моя кровь принадлежит моему отцу, как и моё имя. И я сын моего отца.

Я также внук моего деда и сын моей матери.

И если я стану кем-то другим, это будет другой вид сокрытия: вместо того чтобы прятаться от мира, я буду прятаться от самого себя. Конечно, была бы определённого типа свобода в том, чтобы оставить эту жизнь позади и начать другую. Но это была бы жизнь, построенная на пустом месте — на воздухе, на ветре, ни на чём существенном, на умышленном самообмане. Такая фальшивая, непостоянная свобода предала бы обещания, которые я дал себе и тем, кого любил, тем, кто любил меня.

Только человек без характера построит свою жизнь на лжи.

Только плохой человек будет рисковать жизнью других ради собственного удовольствия или дёшево купленной свободы.

Я останавливаюсь примерно в шести футах от дороги, скрытой густым кустарником, позволяя двигателю работать на холостом ходу. Внимательно прислушиваюсь, нет ли встречного движения. Я хочу быть уверенным, что дорога пуста, когда выеду.

После нескольких минут тишины, я даю FourTrax немного газу и включаю сцепление, переключаясь на первую передачу и поднимаясь по крутой насыпи на грунтовую дорогу.

Я оглядываюсь назад, быстро переключаясь на вторую, третью и четвертую передачу, направляясь на юг к Золотой Дороге. Я доберусь до магазина минут через двадцать-тридцать. Оглядываюсь через плечо на густой лес, который оставил позади, надеясь, что вернусь домой примерно через час.

***

Когда я вижу впереди ярко-зелёную крышу бревенчатого сруба магазина «Золотой Мост», у меня, как и всегда, начинается мандраж.

Я стараюсь приезжать сюда не чаще, чем раз в два-три месяца. И когда я это делаю, то всегда низко надеваю шапку и стараюсь не привлекать к себе внимание. Не покупаю ничего необычного. Не завязываю разговор. Не хочу, чтобы они меня помнили. Я хочу смешаться со всеми другими временными туристами на Аппалачской тропе. Безымянный. Безликий. Странник.

Я завожу квадроцикл на грязную парковку и глушу двигатель, снимаю шлем и кладу его на сиденье. Я достаю из заднего кармана невзрачную бейсболку и надеваю её на голову, низко опустив козырёк.

Когда я открываю дверь в магазин, это мини нападение на мои чувства.

Быть здесь, как всегда, раздражает.

Как и быть в любом месте, которое гудит от человеческого присутствия.

Внутри работает кондиционер и пахнет картошкой фри, и у меня текут слюнки. Так бывает, когда я иногда соприкасаюсь локтями с миром. Это заставляет воспоминания из моего детства возвращаться, и я вспоминаю мелочи, такие, как заднее сиденье маминой машины, когда мы проезжаем мимо «Макдональдс». Макнаггетс и фри. Прошло два десятилетия, а мой желудок всё ещё тоскливо стонет при воспоминании о них.