Нелюбимый (ЛП)

Я думаю о своих словах: Почему он держит себя так изолированно? От чего он прячется? Хм.

Я предполагала, что Кэссиди переехал сюда сам. Он сказал мне, что это дом его деда, и по какой-то причине мой разум решил, что он унаследовал его уже будучи взрослым и переехал сюда.

Но теперь я возвращаюсь в свой мыслительный процесс, собирая воедино то, что я знаю, чтобы создать временную шкалу жизни Кэссиди.

Во-первых, портрет, который снял Кэссиди. Я вспоминаю, что он был сделан в 1995, когда ему было пять. На нём был он, его мама и мужчина в возрасте.

Во-вторых, есть фотография его триумфа в Малой лиге, когда ему было семь лет. И в заголовке упоминаются его родители, живущие в Миллинокете, так что они ещё не переехали сюда.

В-третьих, я знаю, что мать Кэссиди умерла тринадцать лет назад, когда Кэссиди было четырнадцать. Поскольку я живу в её комнате и ношу кое-что из её одежды, думаю, что могу с уверенностью предположить, что она жила здесь до того, как скончалась.

Значит, он переехал сюда не взрослым. Он переехал сюда, когда был ещё ребёнком — где-то между семью и четырнадцатью годами. Предположительно, переехал с родителями, но то, что с мамой — совершенно точно.

Что означает…

Кэссиди не сам выбрал такой образ жизни.

Он просто решил остаться.

Всё ещё прижимая к груди «Молитву об Оуэне Мини», я отворачиваюсь от книг и возвращаюсь в свою комнату, задаваясь вопросом, почему он так и не вернулся в мир… и гадая, почему его мать покинула его.

***

Я на четвёртой главе, когда слышу, как открывается и закрывается входная дверь, и удивляюсь выбросу адреналина, который получаю. Я так счастлива, что чувствую себя светлячком в сумерках, который светится изнутри.

Кэссиди дома.

Я слышу, как он ставит что-то на кофейный столик в гостиной, прежде чем появиться в дверном проёме, его тело покрыто пылью и грязью, на голове шахтёрская каска.

— Ты проснулась, — говорит он.

— Да. Ты вернулся.

— Да, — мрачно отвечает он.

— Как прошёл твой поход?

Он вздыхает.

— Хорошо, я думаю.

— В чём же преимущество? — спрашиваю я.

— Чего?

— Походов ночью?

— Тихо. Мирно. Я не знаю.

Он отмахивается от вопроса, выглядя раздражённым.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Лучше с каждым днём.

Но он, кажется, не в духе.

— С тобой всё в порядке?

— Мне нужно принять душ, — говорит он, отворачиваясь. — Потом я приготовлю тебе завтрак.

— Я чувствую себя лучше. Действительно. Я могу помочь.

— Не беспокойся об этом, — бросает он через плечо, уже уходя.

Я смотрю, как он уходит, но не испытываю обычного трепета от наблюдения за тем, как его тугая задница медленно удаляется. Он чем-то расстроен, и я обнаруживаю, что это беспокоит меня гораздо больше, чем я ожидала.

Тогда нечто ужасное приходит мне в голову:

Может быть, я стала для него обузой. Может быть, он хочет, чтоб меня здесь не было.

Необходимость заботиться обо мне означает, что у него нет свободы, чтобы приходить и уходить, когда он хочет. Ему приходится возвращаться сюда каждые несколько часов, чтобы проверить меня, а я здесь уже довольно давно. Сколько? Четыре дня? Пять? Хмм. Три дня без сознания. Ещё три после лихорадки. Плюс сегодня… Семь. Семь дней. Я здесь уже неделю, а это значит, что сегодня…

— О, Боже, — бормочу я.

Сегодня 26 июня.

Сегодня тридцатый день рождения Джема.

Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю через нос, наполняя лёгкие, насколько я могу, не натягивая швы.

Когда я снова открываю их, Катадин стоит передо мной высокая и мощная, и я удивляюсь глубокому чувствую покоя, которое испытываю, глядя на неё. Да, мои глаза полны слёз, но дыхание не перехватывает, а сердце не болит.

Джем ушёл. Но я всё ещё жива.

То, что случилось с Уэйном, было ужасно, но нахождение в опасной для жизни ситуации заставило меня понять, что я хочу эту жизнь. Я хочу её очень сильно.

И я благодарна Кэссиди за то, что сохранил её.

Я чувствую, как слёзы текут по моим щекам, но позволяю им упасть.

«Прощай, Джем, — думаю я, глядя на мягкие вершины его любимой горы. — Мне жаль, что я не смогла оставить частичку тебя на Катадин, но я знаю, что часть тебя всегда будет там. Твоя душа найдёт свой путь обратно в то место, которое ты любил больше всего на свете».

— Бринн?

Я оборачиваюсь и вижу Кэссиди, с мокрыми волосами, босыми ногами, в чистой одежде, стоящего в дверном проёме. Он с тревогой всматривается в моё лицо.

— Что случилось? — спрашивает он, преодолевая расстояние между нами в два шага, его несовпадающие глаза пристально изучают мои. — Почему ты плачешь? Что случилось? Ты в порядке?

— Сегодня день рождения Джема.

— Ох.

Он вздыхает, медленно садясь рядом со мной, стараясь не задеть моё бедро.

— Мне жаль.

— Мне тоже, — говорю я, всматриваясь в лицо Кэссиди.

Он сжимает челюсть, его взгляд яростный, когда он отворачивается от меня.

— Я ходил его искать. Рюкзак. Телефон.

— Что? — говорю я, слегка наклонившись вперёд, у меня перехватывает дыхание, сердце колотится.