Нелюдь

Ярославская же продолжила тихим спокойным голосом начатый разговор, в котором предложила ему молчать о лаборатории и о своей жизни, а со своей стороны обещала скрыть факт убийства им в общей сложности десятков людей. Последние побоище она заверила выставить как пьяную попойку с последующей жестокой резнёй. Свободу она ему благоразумно не стала обещать, зная, что тот ей не поверит. Но нелюдь только издевательски ухмылялся на её предложения, всем своим видом демонстрируя нежелание идти на компромисс.

— Это твой единственный шанс остаться в живых. И это единственный выбор, который у тебя будет. Который я тебе дам.

— Впервые.

Учёная прищурилась.

— Впервые. И в последний раз. И ты разочаруешь меня, отказавшись воспользоваться этим правом выбора.

— Какая досада. Разочаровать саму Ярославскую.

Нелюдь склонил голову набок, усмехаясь потрескавшимися губами. Наглец. Дерзит, а сам кровью истекает. Наверняка, ведь рану перебинтовали. Но, видимо, она открылась, и теперь помещение заполнил запах его крови, сопровождавший каждую их встречу.

За спиной озлобленно выдохнул Захар, и Ярославская едва не зашипела на него, когда нелюдь резко посмотрел в его сторону и оскалился, сверкая белыми зубами. Разговор явно не клеился. Да и глупо было рассчитывать, что этот…когда-то она мысленно звала его волчонком, но сейчас перед ней стоял матёрый волк…и этот волк плевать хотел на предложение доктора пойти на сотрудничество и не рассказывать о лаборатории. А когда Анжела, разозлившись, вцепилась пальцами в сталь перед собой и прошептала твёрдым голосом, что отпустит, навсегда отпустит недоумка восвояси, если только он согласится на её условия, этот зверь засмеялся так громко, что показалось, сейчас к ним сбежится весь отдел. Громко и издевательски, правда, вот в глазах его тёмных так и не зажглось даже искры веселья. Наглядная демонстрация его веры в её слова.

И тогда доктор заговорила по-другому, желая стереть в порошок этого упёртого недоноска, сравнять с землёй всё то, ради чего он отказывался идти на компромисс. Она имела на это все права. Та, которая создала его, только она одна и имела право его уничтожить. Неожиданно сознание затопило спокойствие, размеренное, ледяное.

Взглядом указав Покровскому на стул, который тот пододвинул ей, она грациозно села и начала рассказ, внимательно следя за калейдоскопом эмоций, замелькавшим на лице нелюдя.

— Знаешь, в чём люди ошибаются чаще всего, нелюдь? В собственной значимости для других людей. Слабые и немощные в своём одиночестве, они придумали целую систему так называемых ценностей, которой маниакально придерживаются, чтобы не отвечать за свои поступки лично. Два взрослых, состоявшихся человека, две личности не просто соединяются для удовлетворения естественных, заложенных природой потребностей, но и для создания подобия животной стаи. Они боятся противостоять другим особям самостоятельно. Они слишком жалкие, чтобы отстаивать свои интересы один на один с подобными себе. Они начинают создавать иллюзии. Выводят каждую линию, закручивая их в кружева. Всё больше кружев, всё красивее, одно налагается на другое. И вот уже плотная ажурная ткань закрывает обзор, мешает видеть собственное ничтожество, придавая ту самую мнимую значимость в глазах общества и в своих глазах.

Нелюдь молчал, скрыв за опущенными веками потяжелевший взгляд.

— Они прикрывают свои никчёмность красивыми словами. Дружба. Семья. Любовь.

В голосе доктора прозвучала несвойственная ему улыбка.

— Они облагораживают этими названиями самые обычные, самые естественные, и поэтому наиболее честные, хоть и непригляндные свои потребности.

— И повинуясь какой из своих потребностей, уважаемая доктор Ярославская снизошла до такого, как я?

Вопрос нелюдя заставил замолчать Анжелу Артуровна. Тот вдруг резко распахнул глаза, по-прежнему горевшие ненавистью.

— Впрочем, мне куда интереснее, какой из этих потребностей должен уступить я и всё же согласиться прикрыть твою задницу, а, доктор? В то время, как мной движет одна-единственная — утянуть тебя за собой в могилу, в которую меня загнала ты.

Уголки губ Ярославской дрогнули.

— Я всё же говорила о людях. Ты не человек…Бес. Возможно, ты забыл об этом? — она позволила себе секунду смаковать ярость, разрушающей волной хлынувшую на неё сквозь стальные решетки, и продолжила, — Возможно, отношение всех этих людей вокруг тебя…вопросы, которые они задавали тебе, как человеку…возможно, всё это ввело тебя в заблуждение. Легло той самой кружевной вуалью на твои глаза, застилая ими правду, которую знаем мы оба. Ты не человек. И никогда им не будешь. Ты — объект. Ты — нелюдь. Ты — ничтожество, которое я изучала каждый день под микроскопом. Исследование, которому отдала столько своих сил. Ты…ты мой труд. Не более того. Как все те исследования, которыми я занималась параллельно. Не возомни о себе большего.

Бес так же едва улыбнулся одними уголками губ и закрыл глаза, всем своим видом демонстрируя полное безразличие.

— Я говорила о своей дочери.