Нелюдь

Тот был примерно на четверть века старше Виталия. Одного с ним роста, лошадиное морщинистое лицо, впалые щеки, вислый нос, пугающий бугор кадыка на худой шее. Короткий, задевший обе губы шрам приклеил к ним постоянный намёк на брезгливую усмешку. Длинные и ещё довольно густые седые волосы, в «художественном беспорядке» спадающие из-под кепки-«аэродрома» на сутулые плечи под чёрным плащом. Пальцы пианиста и смертельно уставший взгляд светло-серого правого глаза… Левый целиком скрывало страшное, будто бы обожжённое и зарубцевавшееся веко.

Он не походил на бомжа или «аристократию синей крови». Одежда выглядела относительно опрятной и чистой, да и вони, зачастую сопровождающей обитателей социального дна, Виталий не чувствовал.

В полуметре от одноглазого стоял непременный атрибут гипермаркетов – большая тележка на колёсиках. Застеленная толстым непрозрачным полиэтиленом, закрывшим решетчатые стенки и дно, и почти доверху заполненная всякой всячиной. Хорин разглядел поцарапанный электрочайник без подставки, россыпь покетбуков с затрёпанными обложками, войлочный бот «прощай, молодость». Проволочное кольцо, на котором, как баранки, висело несколько пластмассовых солдатиков-зверобоев, бок небольшого глобуса, жестяную коробку с тиснением и цветастой росписью… Из глубины памяти всплыло отдающее затхлостью и почти забытое слово «старьевщик».

– Что надо? – недовольно спросил Хорин-Шелько. – Только быстро.

– Да-да, конечно, – заверил старьевщик. – Поверьте, вам это очень нужно. Сейчас…

Он повернулся к тележке, одним движением сковырнул крышку с коробки. И быстро начал копаться в её постукивающем и позвякивающем содержимом.

– Мне нич… – раздражённо начал Виталий. Но старьевщик уже что-то выудил из жестяного нутра и поворачивался к Хорину.

– Вот!

Хорин заткнулся на полуслове. Кое-как сглотнул закупоривший горло ком – вязкий, шершавый…

На ладони старьевщика лежал брелок в виде единорога. Серебряный, изящный, не похожий на конвейерную поделку. Виталий видел такой лишь единожды. Шестнадцать лет назад, в Екатеринбурге, у голубоглазой болтушки Ларисы.

Своей первой неслучайной жертвы.

Хвост и копыта того единорога были выкрашены алым лаком для ногтей. Лариса рассказывала, что сделала это сама – «для красоты и прикола». Этот был чистым, но на хвосте вроде бы проглядывало что-то красноватое, напоминающее не до конца счищенный или облупившийся лак. У безделушки уже не осталось прежнего блеска, она была потускневшей и поцарапанной. Словно эти шестнадцать лет оказались далеко не праздными и безоблачными…

Хорин поднял взгляд на старьевщика:

– Откуда это у тебя?…

– Какая разница! – Тот сунул руку в карман, словно боялся, что Виталий выхватит брелок. – Купите. Цена моя, торговаться нельзя.

– Беру. – Шелько опять занял место Хорина. – Сколько хочешь?

Старьевщик прищурился, как будто раздумывая – не стоит ли задрать цену. И чётко выговорил:

– Мизинец.

– Что-о-о?

Старьевщик молча показал ему оттопыренный мизинец.

– Что? – изумлённо повторил Виталий. – Сдурел, старый?!

– Купите, – с нажимом повторил продавец прошлого. – Вам это надо. Цена моя.

Хорин быстро огляделся. Как назло, от подъезда ближайшей пятиэтажки к контейнеру топала троица: вертлявая белокурая дочка, фигуристая смазливая мамаша и глава семьи с фактурой боксёра-тяжеловеса и двумя пакетами мусора.

– Пошёл ты… – зло бросил Виталий и поспешил прочь. Отбирать единорога при свидетелях было опасно, а продолжать беседу с этим душевнобольным – бессмысленно. Да и кто поручится, что у старьевщика именно тот брелок? Всё происходящее могло быть дичайшим совпадением, той самой выстрелившей шваброй…

Отойдя метров двадцать, он оглянулся. Фигура в плаще замерла, провожая его взглядом. Старьевщик легонько качнул головой, будто порицая поступок Хорина.

Виталий отвернулся и ускорил шаг. Прошёл пару кварталов, встал на обочине. Поднял руку, голосуя…

Ждать пришлось недолго. Через полминуты рядом аккуратно припарковалась бежевая «Дэу Нексия». Виталий заглянул в салон:

– Автовокзал. Сколько?

Коренастый китаец с обширной лысиной и бульдожьими щеками секунду прощупывал Хорина цепким взглядом. Ответ был почти без акцента:

– Триста пятьдесят.

– «Мазератти» не вижу, – усмехнулся Виталий. – Голой блондинки за рулём нет. Минус два раза по полтиннику. Едем?

Бомбила дружелюбно оскалился, оценив умение торговаться с юмором:

– Залезай.

«Нексия» поехала по городу, с которым Хорину скоро предстояло попрощаться. Возможно – навсегда. Впечатления от поездки остались приятными… ну, если не считать скорбного на голову старьевщика.

– Да чё ж ты за верблюд беременный! – бомбила посигналил новенькой маршрутке, плетущейся впереди. – Как их послушать, так все – асы в любой категории. А едут как у себя дома на ишаках привыкли. Страшный сон Шумахера, понаехали…

«Газель» подалась в сторону, прижимаясь к остановке, и узкоглазик обрадованно прибавил газу. Метрах в ста пятидесяти виднелся перекрёсток, зелёный глаз светофора был неподвижен.