Нелюдь

Так что у многих из них — одна такая возможность. Рассказать о своих героическо-мерзопакостных деяниях криминальному доктору. Доктор — это у них вроде исповедника, хоть они и не знают такого слова.

И полная уверенность в том, что доктор такой никому ничего не расскажет потом. Потому что он же не обычный доктор, а криминальный. То есть кому, как не ему известно, что могут с ним сделать, если он хоть слово вякнет на сторону…

Я-то это хорошо знал. И мои пациенты знают, что я знаю. Вот такая у нас игра. Они платят большие деньги, а я молчу. Делаю свое дело, лечу их, выслушиваю их исповеди и молчу. Я — могила. На том и стою.

В тот вечер я именно так и поступал, хотя все мои мысли были заняты прошедшим разговором со Скелетом.

Никогда не понимал романтики и специфики сыска. Никогда мое воображение не могло охватить разносторонность фактов, обилия версий. Мне приходилось читать детективы, и я с интересом следил за развитием событий и за мыслью сыщика, но никогда не мог постичь этой механики. Механики мыслей сыщика.

И вот в моей жизни появился Скелет. Бывший милиционер, знаток и в какой-то мере участник преступного мира.

Его догадки и жесткая логичность его умозаключений поражали меня.

— Они забирают не только глаза, но и другие органы, — сказал он.

— Они убивают свои жертвы, — сказал он.

— То, что Юля осталась жива — это дикая случайность, — сказал он.

Вот что сказал Скелет. Он дошел до всего этого сам, и впоследствии я убедился, что он был совершенно прав.

Но и тогда, в тот вечер я это чувствовал. Чувствовал, что не ошибся, доверившись ему.

Вот только одно он сказал зря. Его слова ранили мою душу.

— Даже если я всех поймаю и накажу, вашей девушке это не поможет, — сказал он. И это было так. Он хотел указать мне на бесплодность мести. Разве Юле станет легче от того, что кто-то будет убит?

* * *

К утру я ложился спать. Примерно около четырех часов становилось понятно, что ночь заканчивается, что посетителей больше не будет. Прием пациентов откладывался до следующего вечера и ночи, а я ложился спать.

Моя мама, глядя на меня, вставшего после двух часов дня, всегда смеялась и вспоминала слова Пушкина про Евгения Онегина:

И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя…

Хороши забавы и хороша роскошь…

В нашей семье медицина — это наследственная профессия. Не только мои родители, но и дедушка, и прадедушка были врачами. Дальше в глубь веков никто не заглядывал, но было совершенно очевидно, что мои предки были врачами, начиная с шестнадцатого века. С шестнадцатого — потому что именно тогда открылся Дерптский университет с его знаменитым медицинским факультетом.

А именно там учились и становились докторами все мои предки. Так было в семнадцатом, восемнадцатом, девятнадцатом веках… Мои родители был первыми, кто вынужденно нарушил эту славную традицию. Они закончили Ленинградский мединститут. Граница тогда отсекла Дерпт от России. Как, впрочем, и сейчас…

Недавно в консульстве Эстонии мне гордо отказали в визе на въезд. Вышла какая-то девка и что-то прошепелявила в качестве объяснения отказа.

Я хотел ей сказать, что восемь поколений моих предков были докторами в Ревеле и Нарве и четыреста лет лечили убогий и безграмотный эстонский народ. Их полуразрушенные могилы рассеяны по всей земле Калева, а теперь я — их потомок, оказался персоной нон грата… Свободная и независимая Эстония отказала мне во въезде.

Наверное, так бывает со всякими маленькими народами. Они сходят с ума. Я смотрел тогда на девку, которая прочитала мне гордо отказ в визе, и хотел ей сказать: «Милая, когда триста лет назад твой прапрадед лизал стремя коня моего прапрадеда и, путаясь в мудреных немецких словах, лопотал: „Господин доктор, спасите моих детей от болезни!“ — он, наверное, не предполагал, что ты будешь так горда и величественна, отказывая мне сейчас во въезде… Не худо бы бывшим бедным батракам поумерить гордыню. Все-таки есть реалии на Земле, и есть история народов, которую нельзя игнорировать…»

Но все это было в прошлом. Все прошло, как говорил царь Соломон. Все проходит…

А теперь я криминальный доктор. Что бы сказали мои предки, посмотрев на меня? Им, наверное, не приходило в голову, что есть и такая возможность зарабатывать деньги…

Так вот, в то утро я не лег спать. Наоборот, я дождался девяти часов утра и поехал к Юле. Мне вовсе не хотелось лишний раз видеть ее родителей, но мысль о моей невесте не оставляла меня. Да что там говорить, ведь все, о чем я думал все это время — было о ней. О Юле.

Как она там? Что она думает? Как она себя чувствует?

Как она живет в той кромешной темноте, которая настала вокруг нее? Одна, в темноте…

Юля сидела на своей кровати, безучастно опустив руки. Такое впечатление, что она не меняла позы с того момента, когда я попрощался с ней накануне. Теперь она всегда сидела на кровати, опустив руки, и молчала.

Я не мог видеть выражения ее лица. Это было слишком невыносимо. Оно было совершенно пустое и как бы мертвое.