Нелюдь

В конце концов мама успокоилась относительно меня и моего будущего. Вернее, смирилась с неизбежностью. Пусть уж сын будет криминальным доктором и залечивает триппер у проституток и высокопоставленных бандитов. Пусть, если они за это хорошо платят. Все же я работаю по специальности.

Единственное, что неудобно во всем этом — это ночная работа. Допоздна горит свет в моем кабинете, где я принимаю поздних посетителей. Я осматриваю их, делаю назначения, выписываю лекарства…

А на следующий день сплю до полудня. И телефон, естественно, отключаю.

Так что в тот день я был немало раздосадован, когда в десять часов утра был разбужен настойчивыми звонками в дверь. Кто-то отчаялся дозвониться до меня по телефону и явился собственной персоной.

С этим тоже ничего не поделаешь. Мои постоянные клиенты слишком хорошо мне платят, чтобы я мог отказывать им в помощи, даже если для этого приходится просыпаться пораньше. Зря я, что ли, клятву Гиппократа давал!

Но то, что ожидало меня, не могло присниться мне даже в самом кошмарном сне.

Уж я не могу сказать про себя, что слишком впечатлителен. Да и, кроме того, невольно приходится много слышать о разном. Если уж ты лечишь такую публику, поневоле оказываешься в курсе многих вещей, так что ужасами меня не удивишь. Что только не происходит каждый день в нашем благословенном Петербурге…

И все же, все же.

— Скорее, Феликс, — вот были первые слова, которые выкрикнул мне стоявший на лестничной площадке Геннадий Андреевич. — Скорее, почему вы не отвечаете по телефону? — голос его был резким и раздраженным, но я не захотел отвечать ему в том же духе. Не оттого, что боялся его, а просто по лицу было сразу видно, что человек действительно вне себя и плохо отдает себе отчет в своих словах и поступках.

— Одевайтесь и поедем к нам, — кричал он возбужденно, дергая меня за голую руку. — Она хочет, чтобы приехали именно вы.

— Кто она? — не сразу понял я, хотя мне следовало сообразить это и самому. Из-за кого бы еще Геннадий Андреевич стал так волноваться?

— Юля! Юля! — выкрикнул страдальчески Геннадий Андреевич, и после не выдержал и закричал:

— Да не стойте вы столбом, одевайтесь скорее.

Я лихорадочно, не попадая ногами в штанины, натянул брюки, потом рубашку, но стоило мне потянуться за пиджаком, как гость нервно остановил меня.

— Там страшная жара на улице, — крикнул он. — И вообще я на машине… Не простудитесь. Давайте скорее.

Уже в машине, в сером «ситроене» последней марки, я все же спросил, что произошло.

Было уже понятно, что случилось нечто ужасное, в противном случае Геннадий Андреевич с его рыбьими глазами и не подумал бы нервничать. Но его слова о том, что Юля хочет меня видеть, говорили о том, что с его дочерью все нормально — она жива… Так что же случилось?

— Вот сейчас приедем, и вы сами все поймете. И заодно нам с женой объясните все, — ответил резко сидевший за рулем Геннадий Андреевич. Он вел машину сосредоточенно, не отрывая глаза от дороги. Вероятно, чувствовал, в каком находится состоянии, и не хотел рисковать.

— И Юле объясните, — продолжил он. — Потому что она сама ничего не понимает. Что произошло… — он неожиданно всхлипнул. Вот уж чего я от него никогда не ожидал. От этого негодяя… Но вместе с тем мне стало по-настоящему страшно за Юлю. Если уж эта гадина плачет, то дело нехорошо…

Что могло быть? Что могло случиться? Автомобильная катастрофа? Изнасилование? Что еще?

— Она твердит только, чтобы приехали вы, — произнес Геннадий Андреевич, смерив меня искоса ненавидящим взглядом. — Мы звонили вам все утро, но вы так и не соизволили поднять трубку.

— Но я же не знал, — машинально начал я оправдываться, но Геннадий Андреевич не стал меня слушать. Он был на самом деле вне себя. Губы его дрожали и были почти синего цвета — это оттого, что он их все время кусал.

Я понял, что он прекрасно знает, что произошло, просто не хочет об этом говорить. Может быть, он хочет, чтобы я посмотрел и сам сказал это…

* * *

Юля сидела в своей комнате на диване.

Когда я вошел к ней, она даже не подняла голову. Наверное, подумала, что это опять мать.

Но это была не мать, а я. Мать Юли, Людмила, действительно стояла за дверью, обмерев от всего того, что произошло.

— Она ослепла, — сказала она мне шепотом, как только я вошел в квартиру.

— Как ослепла? — не сразу даже понял я.

— Сейчас сам увидит, — сказал Геннадий Андреевич жене, входя в квартиру за мной следом. — Нечего вперед забегать…

И я увидел все это сам. Юля доверчиво подняла голову, когда я обнял ее за плечи, и я увидел все…

Юля не ослепла. Это совсем не то слово. У нее были вырезаны глаза. Оба глаза.

Еще два дня назад я видел их, они сверкали на лице Юли, они смотрели на меня, а теперь на их месте было два кроваво-красных углубления, лунки… Вместо Юлиных голубых глаз…

За что? Почему? И самое главное — кто?

Она была ослеплена. Я видел эти лунки, от которых сжималось сердце и слова застревали в горле. Видел запекшуюся кровь, тонкие прожилки на нежной коже. Это было невыносимо.