Нельзя (не) любить

Чушь, я вряд ли откажусь от нее. В очередной раз пренебречь своими принципами, ради одной юной девчонки.

– Ладно?

– Мы же можем просто пообщаться. Для этого необязательно ведь ложиться в постель и вернуть то, что уже сломано? Верно?

Она настроена скептически, она даже глаза щурит, но кивает.

– Верно, наверное… Тогда может и не будем о прошлом. Просто проведем этот день как добрые приятели.

– Приятели, – пробую я это русское слово на вкус. Оно мне не нравится, но ради спокойствия Насти я готов согласиться. – Пусть будет так.

– Покатаемся? – неловко улыбается она, и я улыбаюсь в ответ. В этой игре в приятелей есть что-то притягательное. Особенно если ждать, когда Настя сама сорвется, когда сама сможет понять, что между нами могут быть только одни отношения. Официально матримониальные.

– Покатаемся.

Она отлично прыгает, высоко поднимает ногу, сводя меня с ума очередным шпагатом. Мне только и остается, что любоваться ею и думать о шпагатах в спальне.

После катка мы садимся на подъемник и едем снова кататься. На этот раз любуясь красотой гор и лихих спусков лыжников, и сноубордистов.

– Ну то что ты играл в хоккей я знаю, а лыжами увлекался или сноубордом?

– В свое время и тем, и другим. Я всегда любил рисковать жизнью, наверное, не думал, что начну ее ценить.

Настя на это молчит и снова переводит тему.

– Меня лыжи всегда привлекали, но по пересеченной местности, насчет гор я трусиха, мне коньков хватало. Хотя вот на водных лыжах я бы покаталась.

– Не пробовала?

– Нет. Родственники не особо любят путешествовать, а с Платоном до последнего времени мы не особо общались.

– Можем завтра махнуть в Калифорнию и покатаешься.

– Ну конечно, придумал тоже. И в качестве кого я поеду?

– Приятельницы же, – усмехаюсь я и уже вижу, что ей самой не очень нравится это слово. Настолько, что до самого конца поездки она молчит и успокаивается только в ресторане, в котором мы сели перекусить.

– Как ты вообще решила тренировать?

– Это был хитроумный план мамы. Забеременеть, чтобы мне пришлось ее заменить.

– Ловко. Она, наверное, сильно ради этого старалась.

Настя заразительно смеется, потом принимается за свои баварские сосиски с картофелем. Смотреть, как она ест, сплошное эротическое удовольствие. Как, впрочем, и болтать о всякой ерунде вроде фильмов, которые мы успели посмотреть за время разлуки, о немецких машинах, о вузе, который она бросила.

– И что будешь делать дальше?

– Не знаю, – пожимает она плечами. – Пока тренировать, потом посмотрим. Ты же знаешь, я не особо амбициозна. Мне нет нужды зарабатывать, да и работать не вряд ли смогу как все. Но вот тренировать мне понравилось.

– В нашем городе три шикарных катка, приезжай, набирай детей, тренируй.

– Ага, а в перерывах бегай к тебе в офис, чтобы снять напряжение и ублажать? – вдруг злится она, а я хочу в шутку перевести, но делаю только хуже.

– Ну если ты ленишься, могу я к тебе бегать ублажать.

Она скрывает смешок, встает.

– Я думала мы договорились, – хмурится она и уходит, а я бросаю несколько купюр и за ней. Нагоняю ее в лифте.

– Настя, ты ведь сама не хочешь быть приятелями.

– Хочу, мне понравилось просто с тобой общаться.

– Секс общению не помешает. Даже наоборот, сделает его ярче.

– Может хватит! – выходит она и марширует по коридору к своему номеру, только вот еще не знает, что наши номера находятся через стенку. – Я не буду твоей любовницей. Как ты вообще можешь предлагать это теперь…

Да что с ней. Что за слезы! И что значит это ее «теперь».

– Настя, ну кто просит тебя любовницей быть, я уже не раз говорил, что хочу видеть тебя женой.

– Ты на все готов, чтобы затащить меня в постель, да? – ругается она и в дверь свою заходит. Уже закрывает, но распахивает вновь. – И ты думаешь, что улыбнулся мне, рассмешил, возбудил, и я уже готова прыгнуть в твою постель?

Она хлопает дверью перед моим носом, а я все равно остаюсь у двери, жду, когда до нее дойдет, что я здесь и уходить больше не собираюсь.

Через мгновение дверь открывается, пара секунд, чтобы снова на меня посмотреть. И все. В ушах гул, в голове каша. Мы оба срываемся в пропасть, где нет места обидам и тревогам. Есть только она, я и руки, что впопыхах убирают с тела лишнее, пока губы словно от жажды не могут напиться…

– Ник, Господи, как я скучала, как я хотела к тебе.

– Тише, тише малышка, теперь все будет хорошо, теперь я буду рядом.

– Всегда? – целует она меня, пока мы идем к кровати, где она разворачивается и роняет меня на спину, пальцами снимает ремень, закрывая волосами лицо.

– Всегда, Настя, всегда, – шепчу хрипло, чувствуя, как от перевозбуждения тело немеет. А в какой-то момент и вовсе жаром пышет, когда ее маленький ротик вдруг оказывается на члене.

Поднимаюсь резко, вынуждаю вытащить член и в глаза заглядываю.

– Это не обязательно, Настя.

– Но я хочу.

– Я думал, что после того раза…

– Значит, считай это стокгольмским синдромом, – улыбается она и, высунув язычок, касается самой головки, игриво смотрит в глаза. – Мне нравится твой вкус. Я по нему скучала.

Бля…