Немёртвый камень (СИ)

— Догма на догме, — усмехнулся Берцедер, — и учите этому же своих артефакторов. Эта девочка, Дара — ведь про нее я слышал, что она одна из лучших в Одонаре? Задатки бесподобны, запредельная чуткость к вещам! Но вы ее сковали по рукам и ногам. Она не доверяет ни одному артефакту, которые создает, то есть собственному же оружию! Что было бы, если бы воин не был уверен в остроте своего клинка или опасался бы его? А телесный маг, по-вашему, должен бояться своего тела и собственной магии? Может быть, некоторые ваши ранние выкладки и имеют смысл, но потом вы сами запутались в запретах, которые создавали! Именно тогда я взялся набирать учеников: просто было жаль видеть, что вы делаете с хорошим материалом…

— Я не считаю своих учеников материалом, — очень тихо подчеркнул Экстер. — Ко мне приходят люди. Я стремлюсь, чтобы они оставались людьми.

Фелла Бестия неловко кашлянула. Даже ей было неудобно думать о том, сколько «людей» она припечатала магией во время боевых тренировок. Берцедер замахал руками.

— Ну да, ну да, опять игра слов. Так вот, смысл моего учения… ну, хотя бы возьмем воина и клинок. Смысл в том, что клинок должен стать частью тебя. Другом. Продолжением руки. И тогда в бою он повернется сам, подскажет тебе, кого разить, и его нельзя будет разрубить — потому что настоящие друзья не предают. В чем смысл вашего?

— В том, что настоящие друзья не предают. И если твой друг просит о помощи — спасая его, ты обойдёшься без клинка, если потребуется. Веря только в себя и только в друга.

— А на остальное, значит, доверие не распространяется? — Кокон качнул головой. — И к чему привело это на сегодняшней арене?

— К тому, что ваш боец не будет иметь успеха у женщин еще пару месяцев, — заявила Бестия, которая потихоньку начинала звереть от всей этой философии.

Берцедер не обиделся, а скорее озадачился таким ответом. Взял чашку чая, которую Мечтатель уже успел наполнить. Очередную стрекозу — ириски, слойки или мармелад его не привлекали.

— Да, окончание было эффектным. Но я, видимо, не о том. Согласен: мы до поры до времени проводили свои эксперименты тайно, не кричали на каждом углу о Ниртинэ, ученики находили меня сами… кстати, часто это были те, кто сбежал из артефактория именно из-за шор, которые вы накладываете на всех и вся. Вы уничтожали наши творения, часто и наших поставщиков. Мы просто молчали и не пытались действовать вам во вред, так что у вас не может быть к нам никаких особенных претензий…

— И это не вы помогали Эльзе и контрабандистам в ее экспериментах? — невинным тоном осек Мечтатель.

Берцедер поперхнулся. Пышные длинные волосы взлетели и опали, когда он нервно встряхнул головой.

— Проклятая история. Мне казалось, мы с этой девушкой думаем об одном, и выход на внешний мир нам был нужен позарез: там люди гораздо больше доверяют вещам, это просто интересно исследовать. А потом она начала излагать эти утопии насчет того, чтобы открыть двери Кордона, и мы почли за лучшее держаться от нее подальше. Я ей еще предсказывал, что она не снесет головы. Но — молодость! — он развел руками и улыбнулся свежими, сочными губами. — Экстер, Ниртинэ — не враг Одонару. Если бы вы разрешили нам… мы открыли бы вам такие глубины артемагии, самую суть вещей… Вы же просто выбрасываете и знания, и мощь, закрываете глаза! А между тем, зачем отрицать, насколько вещи могут быть драгоценны…

Он перебрал пальцами в воздухе, и в ладони возник небольшой иридиевый медальон, явно старинной целестийской работы. Замысловатый герб вился на крышке: тонко вырезанные левкои оплетали меч. Герб Лебреллы, виденный Бестией много раз во время поиска Витязя. Более того — герб одной конкретной семьи, единственный представитель которой сидел теперь за директорским столом, глядя в лицо Берцедеру остановившимися глазами.

— Вы думали, что вещей вашей матушки уже не осталось? — тихо спросил тот. — Напрасно. Мне удалось добыть его еще в первое тысячелетие после Альтау. Тот пожар во дворце уничтожил почти всё, но благодаря полученным знаниям… в общем, мне удалось. Что там? Прядь ее волос, портрет, какое-то послание сыну, которого она больше никогда не увидела и о котором уничтожила все следы? Возьмите.

Медальон мягко улегся на стол перед директором. Тот, ни на секунду не изменившись в лице и всё так же глядя в глаза Кокону, протянул руку.

Иридиевая вещица почернела и обратилась в прах под ладонью Витязя. Берцедер неодобрительно качнул головой.

— Страшный вы человек, Ястанир, — проговорил он задумчиво, — вы только что уничтожили последнюю память о своей матери.

— Лишь вещь, — холодно откликнулся Мечтатель. — Она не нужна мне, чтобы помнить и любить мать. Это и так со мной.

— Вещь, которую она носила на груди, к которой прикасалась, которую, может быть, подарил ей ваш отец, которую она любила — ничего не стоит для вас?