Немецкая идеология

Религия есть с самого начала сознание трансцендентности, она возникает из действительных сил.

Выразить это популярнее.

— — —

Традиция – в области права, религии и т.д.

* * *

[73][81] Индивиды всегда исходили, всегда исходят из себя. Их отношения представляют собой отношения действительного процесса их жизни. Откуда берется, что их отношения приобретают самостоятельное, противостоящее им существование? что силы их собственной жизни становятся силами, господствующими над ними?

Если ответить одним словом: разделение труда, ступень которого зависит от развития производительной силы, достигнутого в данный момент.

— — —

Земельная собственность. Общинная собственность. Феодальная. Современная.

Сословная собственность. Мануфактурная собственность. Промышленный капитал.

Лейпцигский собор

^{48}

В третьем томе трехмесячника Виганда за 1845 г. на деле происходит битва гуннов, пророчески изображенная Каульбахом^{49}. Духи убитых, ярость которых не утихает и после смерти, поднимают в воздухе шум и вой, слышен грохот сражений, воинственные клики, бряцание мечей, щитов и железных колесниц. Но борьба идет здесь не из-за земных вещей. Священная война ведется не из-за покровительственных пошлин, конституции, картофельной болезни^{50}, не из-за банковского дела и железных дорог, а во имя священнейших интересов духа, во имя «Субстанции», «Самосознания», «Критики», «Единственного» и «Истинного человека». Мы присутствуем на соборе отцов церкви. Так как эти отцы – последние в своем роде экземпляры и так как здесь, надо надеяться, в последний раз защищается дело всевышнего, сиречь – абсолютного, то стóит составить procès-verbal[82] прений.

Вот, прежде всего, святой Бруно, которого легко узнать по его дубинке («стань чувственностью, стань дубинкой», Виганд, стр. 130)^{51}. Его голова увенчана ореолом «чистой критики», и, преисполненный презрения к миру, он облачается в свое «самосознание». Он «сокрушил религию в ее целостности и государство в его проявлениях» (стр. 138) – тем путем, что совершил насилие над понятием «субстанции» во имя всевышнего самосознания. Развалины церкви и «обломки» государства лежат у его ног, между тем как взор его «повергает» в прах «массу». Он подобен богу, у него нет ни отца, ни матери, он – «свое собственное творение, свое собственное изделие» (стр. 136). Словом, он – «Наполеон» духа, он в духе – «Наполеон». Его духовные упражнения состоят в том, что он постоянно «внемлет самому себе, и это самопостижение дает ему толчок к самоопределению» (стр. 136); в результате такого утомительного самопротоколирования он явно тощает. Он «внемлет» не только самому себе – время от времени он «внемлет», как мы увидим, еще и журналу «Westphälisches Dampfboot»^{52}.

Против него стоит святой Макс, заслуги которого перед царством божиим состоят в том, что он, по его же словам, констатировал и доказал – приблизительно на 600 печатных страницах – свое тождество с собой, доказал, что он – не кто-нибудь, не какой-то там «Иван или Петр», а именно святой Макс и не кто иной. О его ореоле и прочих отличительных знаках можно сказать только то, что они составляют «его предмет и тем самым его собственность», что они «единственны» и «несравненны» и что «они невыразимы» (стр. 148)^{53}. Он одновременно – «фраза» и «собственник фразы», одновременно – Санчо Панса и Дон Кихот. Его аскетические упражнения состоят в скорбных мыслях об отсутствии мыслей, в изложенных на многих страницах сомнениях насчет несомненного, в освящении нечестивого. Впрочем, нам нечего распространяться о его достоинствах, ибо обо всех приписываемых ему свойствах, – хотя бы их было больше, чем имен для бога у магометан, – он имеет обыкновение говорить: Я – Все и еще нечто сверх того. Я – Все этого Ничто и Ничто этого Всего. Он выгодно отличается от своего сумрачного соперника тем, что обладает некоторой возвышенной «беззаботностью» и время от времени прерывает свои серьезные размышления «ликующим критическим кличем».

Эти два гроссмейстера святой инквизиции вызывают на суд еретика Фейербаха, предъявив ему тяжелое обвинение в гностицизме. Еретик Фейербах, – «разражается громовой речью» святой Бруно, – держит в своих руках hyle[83], субстанцию, и отказывается выдать ее, дабы в ней не отразилось мое бесконечное самосознание. Самосознание должно бродить призраком до тех пор, пока оно не вберет в себя обратно все вещи, вытекающие из него и в него вливающиеся. И вот оно проглотило уже весь мир, кроме только этой hyle, этой субстанции, которую гностик Фейербах крепко держит под замком и никак не хочет выдать.