Немецкая карта

Начало послевоенного диалога между немцами и русскими

Все началось с моего письма Булганину. Хотя кто теперь об этом знает?

В отношении многих важных вопросов того времени я до сих пор хранил молчание, причем не из соображений сугубо литературного или коммерческого толка, как это было с Гюнтером Грассом, а потому, что считал, что пока еще не наступила пора для опубликования всех известных мне фактов. Поэтому я по сей день ни разу ни единым словом не обмолвился о попытке, предпринятой лично мной, по собственной инициативе, в 1953  г., после смерти Иосифа Сталина, за спиной великого канцлера Конрада Аденауэра, с помощью составленного по–русски письма к Николаю Александровичу Булганину установить связь с советским руководством в Кремле. Это письмо Булганину, в ту пору Маршалу Советского Союза, а с 1953 по 1958 гг. Председателю Совета Министров СССР, содержало предложение взять на себя инициативу по примирению немцев и русских после страшной войны между обоими народами, которую я молодым офицером так близко наблюдал в качестве непосредственного ее участника и которая оставила во мне столько скорбных воспоминаний. При составлении письма я имел сознательное намерение добиться, чтобы оно производило такое впечатление, будто этот шаг совершается по поручению или по меньшей мере с одобрения или с ведома Конрада Аденауэра. Такой весьма необычный способ был обусловлен и мотивирован моими переживаниями, связанными с военными мытарствами в России и моим четырехлетним пребыванием в советском плену после окончания войны. Мной, сочинителем этого «первого» письма, направленного советскому руководству после 1945 г, двигало прежде всего желание помочь моим остававшимся в Советском Союзе товарищам обрести свободу. Сам я вернулся на родину в 1949  г. в числе последних отпущенных военнопленных. Сделать это я считал своей обязанностью.

Решение написать письмо советскому руководству пришло после беседы, которая состоялась у меня в стенах моей гельзенкирхенской квартиры с одним русским офицером, а именно с капитаном Олегом К., рекомендованным мне для возможного сотрудничества моим тестем, д-ром Артуром Руппертом. Спустя короткое время после окончания войны Артур Рупперт, как бывший главный редактор газеты «Гельзенкирхенер цайтунг» («Gelsenkirchener Zeitung»), издал первый информационный вестник пресс–службы ХДС и в связи с этим изданием в первые послевоенные годы имел возможность поддерживать личную связь с Конрадом Аденауэром. Моя супруга иногда с едва приметной улыбкой рассказывала, как однажды видела «по–домашнему одетого» Аденауэра в его кельнской квартире, когда, выполняя роль своего рода курьера, передавала будущему федеральному канцлеру рукопись своего отца.

Николай Булганин (1895–1975; на фото слева), Председатель Совета Министров СССР, вместе с Конрадом Аденауэром (на фото в центре) и Никитой Сергеевичем Хрущевым в сентябре 1955  г. в бывшем загородном доме Максима Горького, предоставленном в распоряжение Аденауэра на время его визита в Москву.

Во время войны Олег К., как он мне рассказал, попал в немецкий плен и со временем стал убежденным противником коммунизма. Он искал контакта с теми немцами, которые были бы заинтересованы в сотрудничестве между немцами и русскими. Кроме того, он изъявлял готовность читать лекции о германо–российских отношениях и коммунизме. В тот вечер мне не удалось с достаточной ясностью определить его политическую ориентацию. Тем не менее он произвел на меня впечатление человека, которому можно доверять.

После смерти Иосифа Виссарионовича Сталина я чувствовал себя обязанным предпринять все, что могу, все, что от меня зависит, чтобы мои фронтовые товарищи перестали страдать в лагерях, разбросанных от Восточной Пруссии до Сибири, и умирать там в условиях, унизительных для человеческого достоинства. Движимый этим чувством долга, я и написал тогда это письмо, которое, возможно, в какой- то мере способствовало тому, что уже в 1953  г. Конрад Аденауэр отправился–таки в Москву.

Текст этого письма Булганину я больше двадцати лет храню в одном из ящиков моего письменного стола и в моей памяти.