Немецкая романтическая повесть. Том II

Маркиза стояла, как громом пораженная. Взяв себя в руки, она хотела было поспешить к отцу; однако необычайная серьезность доктора, которым она чувствовала себя оскорбленной, парализовала ее члены. В сильнейшем волнении она бросилась на диван; не доверяя самой себе, она пробежала в памяти все моменты истекшего года и сочла себя помешанной, когда подумала о последнем. Наконец пришла мать и на ее тревожный вопрос, чем она так взволнована, дочь рассказала то, что ей только что сообщил врач. Госпожа Г. обозвала его наглым негодяем и поддержала дочь в ее решении сообщить о нанесенном ей оскорблении отцу. Маркиза уверяла, что врач говорил совершенно серьезно и, по-видимому, готов повторить при отце свое безумное утверждение. Сильно перепуганная госпожа Г. спросила тогда, допускает ли она возможность такого состояния. «Скорее будут оплодотворены гроба, и в лоне трупов разовьется новая жизнь!» — отвечала маркиза. «Ну, чудачка моя дорогая, чего же ты беспокоишься? — сказала полковница, крепко обняв ее. — Если ты сознаешь себя чистою, какое тебе дело до суждения хотя бы целого консилиума врачей? Не все ли тебе равно, по ошибке ли или до злобе высказал этот врач свое заключение? Однако нам следует все же об этом сказать твоему отцу», — «О боже! — воскликнула маркиза с судорожным движением, — как я могу успокоиться? Разве собственные мои внутренние ощущения, слишком знакомые мне, не свидетельствуют против меня? Разве сама я, зная, что другая испытывает то, что я ощущаю, не решила бы, что это действительно так?» — «Какой ужас!» — воскликнула полковница. — «Злоба! Ошибка! — продолжала маркиза. — Что могло побудить этого человека, которого мы до сих пор ценили и уважали, что могло его побудить нанести мне такое низкое, такое ничем не вызванное оскорбление? Мне, которая никогда ничем его не обидела, которая приняла его с доверием, с готовностью в будущем сердечно отблагодарить его, и который сам, судя по его первым словам, пришел с чистым и неподдельным желанием помочь, а не причинить страдания более жестокие, чем те, которые я дотоле испытывала? А если бы, — продолжала она, в то время как мать пристально на нее глядела, — вынужденная выбирать между ошибкой и злобой, я хотела бы поверить в ошибку, то разве возможно допустить, чтобы врач, даже и не очень искусный, мог ошибаться в подобных случаях?» Полковница сказала немного резко: «А все же приходится принять то или другое объяснение». — «Да! — отвечала маркиза, — да, дорогая матушка! — при этом, вспыхнув горячим румянцем, она с чувством оскорбленного достоинства поцеловала руку матери, — да, это должно быть так! Хотя обстоятельства складываются столь необычайно, что я в праве сомневаться. Клянусь, раз от меня требуется заверение, что моя совесть так же чиста, как совесть моих детей; даже ваша совесть, досточтимая, не может быть чище. Тем не менее прошу вас послать за акушеркой, дабы я удостоверилась в своем действительном положении и, каково бы оно ни оказалось, могла бы успокоиться». — «Акушерку! — воскликнула госпожа Г. в негодовании. — Чистая совесть и акушерка!» Она не могла договорить. «Да, акушерку, дорогая мать, — повторила маркиза, опустившись перед ней на колени, — и притом — немедленно, если вы не хотите, чтобы я сошла с ума». — «Охотно, — отвечала полковница, — только прошу, чтобы роды не происходили в моем доме». С этими словами она встала, готовая выйти из комнаты. Маркиза, следуя за ней с распростертыми руками, упала ниц и охватила ее колени. «Если безупречная жизнь когда-либо, — с красноречием страдания воскликнула она, — образцом для которой служила ваша жизнь, дает мне право на ваше уважение, если в вашем сердце еще говорит хотя бы какое-либо материнское чувство, до той поры, пока вина моя не станет очевидной, как божий день, — не покидайте меня в это ужасное мгновение!» — «Что же, в конце концов, тебя тревожит? — спросила мать; — только заключение врача? Только твое собственное внутреннее ощущение?» — «Только это, мать моя!» — отвечала маркиза, положив руку на грудь. «Ничего более, Джульетта? — продолжала мать. — Подумай хорошенько. Проступок, как бы тяжко он меня ни огорчил, можно простить, да я бы его и простила в конце концов, но если бы ты оказалась способной, во избежание справедливого укора матери, сочинить сказку, противоречащую всем законам природы, и нагромождать кощунственные клятвы, чтобы навязать их моему и без того слишком верящему тебе сердцу, то это было бы позорно; этого я бы никогда тебе не простила». — «Пусть царство небесное будет таким же открытым передо мною, как открыто мое сердце перед вами! — воскликнула маркиза; — я ничего от вас не скрывала, мать моя!» — Это было сказано с таким глубоким чувством, что мать была потрясена. «Боже! — воскликнула она, — дорогое дитя мое, как ты меня трогаешь!» Она ее подняла, поцеловала и прижала к своей груди. «Ну, чего же ты, в конце концов, боишься? Пойдем, ты, верно, сильно больна». Она хотела довести ее до постели. Но маркиза, у которой слезы текли градом, стала ее уверять, что она совершенно здорова и ничем не страдает, за исключением того странного и непонятного состояния. — «Состояние! — снова воскликнула мать; — какое там состояние? Раз ты твердо помнишь все прошлое, что за сумасшедший страх тебя обуял? Разве внутреннее ощущение, которое всегда бывает такое смутное, не может тебя обмануть?» — «Нет! нет! — сказала маркиза, — нет, я не обманываюсь! и если вы пошлете за акушеркой, то вы услышите от нее, что то ужасное, уничтожающее меня, — сущая правда». — «Пойдем, моя дорогая дочка, — сказала госпожа Г., начинавшая опасаться за ее рассудок; — пойдем со мной и ложись в постель! Как понимаешь ты, что сказал тебе врач? Почему пылает твое лицо? Почему ты вся дрожишь? Ну, так что же собственно сказал тебе врач?» И с этими словами она увлекла маркизу за собою, окончательно перестав верить всему рассказанному дочерью. Маркиза сказала: «Дорогая моя! хорошая! — улыбаясь сквозь слезы, — я в полном сознании. Врач мне сказал, что я в таком положении. Пошлите за акушеркой! и как только она мне скажет, что это неправда, я тотчас успокоюсь». — «Хорошо, хорошо! — отвечала полковница, подавив свой страх; — она сейчас придет; она немедленно появится, раз ты желаешь, чтобы она над тобой посмеялась, и скажет тебе, что ты неразумна и видишь сны наяву». С этими словами она позвонила и послала сейчас же одного из людей за акушеркой.