Немецкая романтическая повесть. Том II

Через час она возвратилась с разгоряченным лицом. «Ну и Фома! — сказала она, скрывая свою радость, — Подлинно — Фома неверный! Битый час потребовался мне, чтобы его убедить. Но зато теперь он сидит и плачет». — «Кто?» — спросила маркиза. — «Он, — отвечала мать. — Кто же, как не тот, у кого все к тому причины?» — «Но не отец же?» — воскликнула маркиза. — «Как ребенок плачет, — отвечала мать; — если бы мне самой не пришлось утирать слезы, я готова была рассмеяться, выйдя за дверь». — «И все это из-за меня? — спросила маркиза и встала; — и вы хотите, чтобы я здесь…?» — «Ни с места! — сказала госпожа Г. — Зачем он мне продиктовал письмо? Он должен сюда к тебе притти, если хочет меня еще раз увидать, пока я жива». — «Милая матушка!» — умоляла маркиза. — «Я — неумолима! — перебила ее полковница. — Зачем он схватил пистолет?» — «Заклинаю вас…» — «Нет, ты не должна… — отвечала госпожа Г., снова, почти насильно, усаживая дочь на кресло. — А если он до вечера не придет сегодня, я завтра же уеду с тобой». Маркиза назвала это поведенье жестоким и несправедливым. Но мать отвечала: «Успокойся! — ибо в это время послышались приближающиеся издалека рыдания. — Вот уже он идет!» — «Где? — сказала маркиза, прислушиваясь. — Есть кто-нибудь за дверью? Это сильное…?» — «Разумеется! — ответила госпожа Г., — он хочет, чтобы мы ему отворили двери». — «Пустите меня!» — вскрикнула маркиза и сорвалась со стула. — «Убедительно прошу тебя, Джульетта, сиди смирно», — сказала полковница, и в это мгновение в комнату уже входил комендант, держа перед лицом платок.

Мать стала перед дочерью, загораживая ее собой, и повернулась спиною к нему. «Отец! дорогой мой отец!» — воскликнула маркиза, простирая к нему руки. — «Ни с места! — сказала госпожа Г., — ты слышишь?» — Комендант стоял посреди комнаты и плакал. — Он должен повиниться перед тобою, — продолжала госпожа Г., — зачем он так вспыльчив! и зачем так упорен! Я люблю его, но и тебя также, я уважаю его, но и тебя также. И если мне нужно выбирать между вами двумя, то я нахожу, что ты лучше его, и остаюсь с тобою». Комендант весь согнулся и взвыл так, что стены задрожали. — «О боже!» — вскрикнула маркиза, сразу покорилась матери и схватила платок, дав волю слезам. Госпожа Г. сказала: «Он только не в состоянии произнести ни слова!» — и отошла немного в сторону. Тогда маркиза поднялась, обняла коменданта и просила его успокоиться. Она сама заливалась слезами. Она спросила, не присядет ли он; хотела усадить его в кресло; она пододвинула ему кресло, чтобы он сел, но он не отвечал; он не хотел двинуться с места; не хотел и садиться, но стоял на одном месте, низко склонив голову, и плакал. Маркиза сказала, стараясь его поддержать, наполовину обернувшись к матери, что он заболеет; казалось, саму полковницу покидает ее стойкость при виде его судорожных телодвижений. Когда же комендант, уступая повторным уговорам дочери, опустившейся к его ногам, наконец сел, осыпаемый ее нежнейшими ласками, мать опять заговорила, что поделом ему и что теперь он уже, верно, образумится, удалилась из комнаты и оставила их одних.

Едва выйдя за дверь, она утерла слезы и подумала, не повредит ли мужу то потрясение, которое она ему причинила, и не следует ли послать за врачом. К вечеру она приготовила ему на кухне все, что только могла придумать укрепляющего и успокаивающего, оправила и согрела постель, чтобы уложить его, как только он появится об руку с дочерью, но так как он все еще не появлялся, хотя ужин уже был накрыт, то она подкралась к комнате дочери, желая подслушать, что там происходит. Приложив осторожно к двери ухо, она услышала слабый, замирающий шопот, исходивший, как ей казалось, от маркизы; заглянув в замочную скважину, она увидела, что маркиза сидела на коленях у коменданта, чего раньше никогда бы в жизни он не допустил. Наконец она отворила дверь, и сердце ее переполнилось радостью: дочь, запрокинув голову, закрывши глаза, лежала в объятиях отца, который, сидя в кресле, жадно, продолжительно и горячо, как влюбленный, целовал ее в губы, а в широко раскрытых его глазах блестели слезы. И дочь молчала, молчал и он; склонив лицо над нею, как над девушкой — своей первой любовью, он искал ее губы и целовал ее. Мать испытывала полное блаженство; незамечаемая ими, стоя позади его кресла, она медлила нарушить восторг радостного примирения, выпавшего на долю их дома. Наконец она приблизилась к отцу и сбоку поглядела на него, перегнувшись над спинкой кресла, в то время как он с несказанным упоением пальцами и губами ласкал уста своей дочери. Комендант при виде ее снова весь сморщился и опустил голову, видимо, желая ей что-то сказать; но она воскликнула: «Ну, что еще за лицо ты строишь!» — с своей стороны поцелуем разгладила на нем морщины и шуткой положила конец трогательным излияниям. Она пригласила их обоих ужинать и повела в столовую, куда они пошли, словно жених и невеста. За столом комендант был очень весел, хотя время от времени всхлипывал, мало ел и мало говорил, глядя в тарелку и играя рукой дочери.