Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте

Зал на мгновение затих. Но стоило Либкнехту с прежней непреклонностью повторить, что он требует для себя именно слова, как на местах социал-демократов разразилась буря: кричали, стучали кулаками по пюпитрам, требовали, чтобы он замолчал.

Правым скандал понравился, хотя он и нарушил представительность заседания: верх взяла давняя вражда к социалистам.

Не обращая внимания на шум, Либкнехт пошел к трибуне. Кемпф протянул руку, полагая, что тот передаст ему свое особое мнение. Но Либкнехт попробовал говорить: несколько раз начинал, однако неистовый шум заглушал его голос. А Кемпф без конца повторял, что депутат Либкнехт не имеет слова.

Зал опустился до самого низкого уровня парламентской пристойности, страсти кипели в нем, не удерживаемые ничем.

Убедившись, что говорить ему не удастся, Либкнехт протянул наконец заявление. Кемпф принял из его рук бумагу и умышленно небрежным движением оттолкнул от себя.

После всего этого ввести работу сессии в прежнее русло было уже невозможно. Кемпф встал и дождался относительной тишины.

— Разумеется, следует осудить то, что в атмосферу нашего единства ворвался совершенно посторонний голос.

— С этим надо покончить! Позор! — раздались возмущенные голоса. — Он роняет рейхстаг в глазах всего мира!

Кемпф старался успокоительными жестами призвать зал к большей сдержанности.

— …Я говорю: голос совершенно посторонний. Следует думать, что худшей услуги своим избирателям депутат Либкнехт не мог оказать.

— Правильно! Верно! Отозвать его!

Оставалось лишь сгладить конец заседания, вернуть ему благообразие. Кемпф произнес несколько успокоительных фраз, затем рейхстаг перешел к голосованию.

— Кто за то, чтобы утвердить испрашиваемые имперским правительством кредиты? Прошу голосовать.

Поднялось море рук.

— Есть кто-либо против? — Он тревожно посмотрел в глубину зала.

Поднялась одна рука — Карла Либкнехта. Он осмелился нарушить единство власти с представителями нации.

…Либкнехт выходил из зала еще более отверженный, чем после вчерашнего заседания фракции, но с сознанием значительности того, что сделал.

XXV

Берлин жил обычной жизнью. Проносились щегольские экипажи с отличными одномастными лошадьми и разодетыми кучерами. Из магазинов валил народ, витрины были разукрашены, все большая оживленность ощущалась в преддверии праздников.

Берлин жил жизнью столицы. Армия, продолжая войну, теснила противника на всех направлениях. Хотя кровопролитная битва на Марне не принесла того, что ожидалось всеми, французы пережили тяжелые, полные драматизма недели. Можно было не сомневаться: организованность и выносливость рано или поздно приведут немцев к победе. Жертв пока не считали — еще не пришел срок. С верой в руководителей каждый на своем месте выполнял патриотический долг.

И в это время нашелся человек, решивший взорвать единство народа! С высокой трибуны он выдвинул чуть не лозунги поражения!

На внеочередном заседании фракции депутат Гох заявил:

— Мои сыновья проливают на фронте кровь, а этот субъект отказывает нам в кредитах! Значит, мои сыновья должны остаться безоружными перед лицом врага?! Я отказываюсь считать себя в одной фракции с ним!

— Кто же согласится сидеть с ним рядом?! Никто!

Фридрих Эберт рассудительно заметил, что передовая партия не может руководствоваться чувствами, даже если они обоснованны.

— Но он пренебрег дисциплиной, и с этим партия должна посчитаться. Как ты полагаешь, Филипп? — обратился он к Шейдеману.

— Удалить его, прогнать вон! — выкрикнул Носке.

Шейдеман отозвался спокойнее:

— Фридрих прав, когда говорит о разуме партии, опираться на чувства мы не можем.

— Значит, и дальше терпеть его в наших рядах?! — запальчиво произнес Носке. — Противника, который даже не скрывает, что он наш противник!

— Так вопроса никто не ставит, — возразил Шейдеман. — Товарищ Эберт говорил лишь о благоразумии.

После того как накал споров несколько поубавился, решено было поступить с Либкнехтом так, чтобы потом не было повода для придирок. Трем членам фракции поручили продумать вопрос как следует и представить свои предложения.

— Лишних несколько дней не играют роли, — успокоил всех Эберт, — Важно найти решение, с которым согласились бы и депутаты, и рядовые члены партии. Имейте в виду, его влияние на рабочих пока не подорвано. Это наша задача — ослабить его, насколько будет возможно.

XXVI

Слухи о том, что Либкнехт один на один выступил против воюющей Германии, прорвались сквозь все заграждения. Вызов, брошенный им, замолчать не удалось. Газеты поместили сообщения о депутате, осмелившемся противопоставить себя всем.

На следующий день он начал уже получать письма. В одних его благодарили за мужество и отвагу, в других выражали презрение. Нашлись такие, кто посоветовал ему покинуть Германию: пускай, раз не чувствует себя сыном своей страны, уедет — в Россию или даже в Японию.

Но во многих откликах, приходивших из Германии, Швейцарии, Дании, Голландии, смелый шаг Либкнехта приветствовали горячо.