— Хорошо, попробуйте изъять хотя бы одно звено в цепи событий, возможно это? — возразил Либкнехт.
Он стал все восстанавливать: попытку свалить Эйхгорна, гневный ответ старост, призыв к массам… Где же разрыв, который привел к катастрофе? Солдаты, обещавшие поддержать рабочих и в последний момент отошедшие в сторону? Неумение вести уличные бои? Отсутствие твердого руководства?
Стоило дойти до последнего пункта, как Либкнехта охватывало жгучее чувство вины. Роза старалась этого не касаться.
— Ах ты, боже мой, а дорожную чернильницу не захватили с собой! — вспомнила вдруг она.
Либкнехт окинул комнату взглядом и обнаружил на столе большой массивный письменный прибор. Вероятно, их поместили в кабинете хозяина.
— Надо поспать, а то голова не работает, — решила Роза.
Она потребовала, чтобы Карл занял диван, а сама растянулась на узкой кушетке, стоявшей у противоположной стены.
Накрывая ноги пледом, Роза заметила:
— Это хозяева принесли… Великое все-таки дело — человеческая забота.
Долго еще оба ворочались беспокойно, хотя и старались не мешать друг другу.
Чеканные и горячие абзацы нового памфлета всплывали как бы сами собой. Роза тихонько подошла к столу, зажгла, затенив сначала, настольную лампу, проверила, хорошо ли закрывает окно драпировка, опасливо оглянулась на Карла и написала название: «Порядок царит и Берлине!»
А он лежал, не подавая вида, что не спит. В голове складывались абзацы статьи, последней его статьи. Вопреки всему, что творилось, она была пронизана оптимизмом и верой в завтрашний день. Пускай врагам удалось сотворить свое черное дело, пускай они вновь хозяева положения, революция будет шагать по немецкой земле, какие бы низости сейчас ни творились. Так он и назовет статью: «Вопреки всему!» — и в ней снова и снова провозгласит свой символ веры.
И тут острая мысль пронзила Либкнехта: во имя чего он исступленно сражался всю жизнь? Почему пламя ярости пожирает его даже в эти роковые часы и в то же время он полон такой стойкой веры?
В исстрадавшейся его душе возникло вдруг реальное чувство гармонии, справедливости и добра, человеческого достоинства, которое попиралось в течение столетий и которое будет возвращено всем угнетенным, полного равенства и всеобщего доброжелательства, которые утвердятся в конце концов на земле. Чувство это ослепило его подобно молнии. Вспышка осветила лица товарищей, рядом с которыми он сражался в эти трагические дни и которых больше нет в живых, бесконечно близкие ему лица детей и Сони. Вслед за тем вновь возникли страшные физиономии провокаторов и душителей из числа наемников Носке.
Но гвардия наемников не насытилась еще кровью расстрелянных и убитых. Ей нужны были завершающие жертвы. Ей нужны были Карл Либкнехт и Роза Люксембург.
Некий Штадлер, вернувшийся из русского плена ярым ненавистником большевизма, принялся искоренять то, что именовалось большевизмом немецким. В эту колонку версталось все, что хотя бы отдаленно напоминало революцию.
Заручившись поддержкой сверхмагнатов Германии, Штадлер развил бурную деятельность. Стиннесы, Тиссены, все сверхбогачи, выслушивая и одобряя зверские его планы, выкладывали, не скупясь, деньги на подавление революции. Германия будет недостойна своего имени, заявил один из магнатов, если для такого дела не выделит нужных средств. В голодавшей стране изымались огромные суммы из сейфов богачей для борьбы с революцией.
По всем закоулкам столицы рыскали сыщики и агенты разведки, стараясь напасть на след руководителей коммунистов.
В ночь, когда гвардейская кавалерийская дивизия вошла в Берлин, чтобы довершить расправу, начальник ее штаба майор Пабст приказал разыскать спартаковских вожаков во что бы то ни стало.
Штадлер явился к Пабсту и стал развивать перед ним истребительные идеи; тот пожал ему руку и заявил, что делу, которым занимается Штадлер, дивизия тоже готова посвятить себя целиком.
В трагической истории Германии, начавшей всемирную бойню, оставалось лишь довести до конца расправу, которую начали Носке и Эберт.
В своих обращениях Штадлер первый пустил в оборот слово, которому суждено было сыграть в жизни человечества зловещую роль, — национал-социализм.
Идеям, связанным с этим словом, некоторое время предстояло оставаться достоянием меньшинства. Спустя четырнадцать лет они овладели Германией, и вся она покрылась густой сетью лагерей и мест пыток.
Статья «Вопреки всему!» была написала Либкнехтом и должна была появиться в ближайшем номере «Роте фане». Статья Розы «Порядок царит в Берлине!» уже появилась сегодня. Связной доставил им свежий номер газеты, которую продолжали выпускать мужественные сотрудники, и унес с собой материал Либкнехта.
Прежде чем сесть опять за работу, можно было позволить себе небольшую передышку. Вместо этого возобновился бесстрашный спор о том, что оба познали на тяжкой опыте: что ошибочно и преходяще, а что сохранит свое величие во времени.
В наружную дверь позвонили. В квартире все замерло. Хозяева открыли дверь не сразу. Звонок повторился, на этот раз условленным способом. Явился Вильгельм Пик.