Немецкие шванки и народные книги XVI века

В одном большом сражении перебили уйму народа, и среди них — немалое количество наемных солдат, или же ландскнехтов. И вот эти ландскнехты, как сражавшиеся, так и павшие плечом к плечу, под одним знаменем, не захотели разлучаться и после смерти: в полном боевом порядке, при оружии и с полковыми знаками, как живые, замаршировали они по направлению к геенне огненной. Но черти, увидев их, а в особенности их боевые отличия и знамена, сильно перепугались, потому что решили (поскольку Господа Бога нашего Иисуса Христа изображают с красным победным знаменем, поднятым в то мгновенье, когда он спускается в преисподнюю, чтобы уничтожить ее), что сейчас их из ада изгонят и уничтожат. Посему они закрыли и замуровали, насколько им это в чудовищной спешке удалось, все входы в ад, задвинули засовы, подперли ворота столбами и всем прочим, на это пригодным, а также вооружились чем ни попадя и изготовились отражать грядущий штурм. Добрые солдаты, ни о чем таком не подозревая, подошли вплотную и решили было встать здесь на зимние квартиры, потому что, слыхали они, холодно в аду не бывает. А встретили их злобными проклятьями, угрозами и всевозможными метательными предметами. В довершение же всего Страж Адских Врат обратился к ним с такой речью: «Наше общее мненье вкратце таково: валите-ка отсюда прочь, поворачивайте направо и пробуйте пристроиться в раю, потому что мы вас сюда не пустим и обитать у нас не позволим». И указал им рукой заданное направление. Ропща, серчая и бранясь, извечные враги рода куриного и мужичьего снялись с места и направились быстрым шагом на небеса. Прибыв туда, постучались и потребовали, чтобы их впустили. Святой Петр поглядел на них, живенько узнал этих птиц по полету, да и по оперенью тоже, и сурово промолвил: «Кто оказался настолько бесстыден, что осмелился показать вам дорогу сюда? Ну-ка проваливайте отсюда, да поживей, ноги в руки, одна нога здесь, а другая там. Потому что как были вы при жизни убийцами и кровососами да появлялись повсюду, где пахло жареным, так и по смерти не положен вам наш вечный покой». Услыхав подобные слова, один из ландскнехтов разъярился настолько, что вздумал возразить апостолу Божьему, говоря ему: «Да куда же нам, наконец, деваться, если сюда нас не пускают, а из преисподней уже прогнали?» Но святой Петр стоял на своем: «Вы что, оглохли? Катитесь отсюда, пока вас взашей не вытолкали! Проваливайте, изверги и насильники!» Но, услыхав и эту отповедь, вспыльчивый ландскнехт, о котором шла речь выше, осерчал еще сильнее и заорал что есть мочи: «Подобает ли свирепому волчищу, пожирающему без разбора коров, телят и овец, именовать разбойником жалкого лиса лишь потому, что тот, случается (да и приходится), душит иногда кур? Или ты, лысый чурбан, позабыл о своих собственных прегрешениях? Позабыл, как солгал своему Учителю и Спасителю и как от Него отрекся? Отрекся не один раз, а трижды! А ведь никого из нас ни в чем подобном нельзя упрекнуть». — «Ну ладно, ладно, — ответил святой Петр, которому стало очень стыдно, в особенности же из-за того, что такие обвинения могли донестись и до слуха других обитателей рая, — милости прошу к нам в рай, возлюбленные чада Господни, и прошу вас не держать на меня зла из-за опрометчивых слов. Никогда впредь я не буду обращаться с бедными грешниками столь жестокосердно». Так что раз уж они все туда попали, любой может с ними там свидеться.

Узнать захочешь, в чем ты лих, —
Так оскорби двоих-троих.
Пусть двое робко промолчат,
Но третий отомстит стократ.
Поэтому куда добрей
Суди о каждом из людей.

7 Про одного ученого и про его подбитый мехом кафтан

Один весьма ученый человек, к тому же поэт, книги которого и сегодня во множестве предлагаются на продажу, проживал в городе Эрфурте. И пошел он однажды на рынок в роскошном кафтане на меху, да и в остальном был одет соответственно, — и тут же со всех голов слетели шапки и береты, как будто их сдул мощный порыв ветра, потому что каждый спешил выказать ему свое почтение. И в тот же день случилось ему по делам побывать на рынке еще раз, но теперь уже в весьма скромном одеянии — в довольно убогом кафтане, в старых панталонах и в поношенном берете. А люди на рынке были те же самые, что и с утра. И узнали они его или нет, никому не известно, — только на этот раз шляпу снимать не стал никто. Да, честно говоря, никто до нее и не дотронулся. Ученый быстро сообразил, что знаки почтения выказывали не ему, а его наряду. Он вернулся домой, вынул из комода злополучный кафтан, когда-то пошитый им к собственной свадьбе, водрузил его на палку и обратился к нему с нижеследующей речью: «Выходит, что ты лучше меня и что люди уважают тебя больше, чем меня. Неужели ты думаешь, что мне это по вкусу?»

И, вымолвив это, разрезал кафтан (чтобы такое безобразие никогда больше не повторилось) на мелкие кусочки.