Немецкие шванки и народные книги XVI века

Один слуга нахваливал своего господина. Тот же сказал ему: «Почему ты меня хвалишь? Мне кажется, ты хочешь предать меня, раз ты меня так хвалишь, или же ты дурак или уже предал. Разве не видишь ты во мне никаких изъянов? Тогда ты точно круглый дурак. Если же видишь изъяны мои и пороки и не предостерегаешь меня противу них, значит, ты меня предаешь». Вот такой справедливый был господин.

15

Рассказывают доподлинно, что один дворянин купил должность наместника над многими городами и весями, как это иной раз бывает. Стал он объезжать свои владения — и в каждом селе, в любом городе велел людям присягать себе на верность. И всюду, куда ни приезжал, славили его почтенные люди и несли ему в дар всякую всячину, тот одно, а этот другое, кто чем, как говорится, богат. И был при нем писец, составлявший список даров и дарителей. И честные люди радовались такой дотошности и полагали, что список ведут для того, чтобы не забыть их имен и отблагодарить дарителей в свой черед. Так они и говорили друг дружке и спешили превзойти один другого в щедрости. А дело обстояло совсем иначе: подаренное впервые добровольно он записывал, чтобы впредь требовать не меньшего постоянно и без всякого повода, для чего им этот список и велся. И приказал наместник своим челядинцам и кнехтам рыскать по округе и требовать с каждого согласно списку. Но вот однажды он заболел — и заболел болезнью богатых людей, хотя она, случается, не щадит и бедных, — он заболел подагрою, и не мог больше сделать ни шагу, и возлег на ложе в зале, и развели перед ним огонь в камине, как принято в странах, где не кладут печей.

И был у него шут, большой забавник и выдумщик, изрядно потешавший своего господина. И однажды, когда никого не оказалось поблизости, огонь же пылал вовсю, принялся шут играть с огнем, подкладывать солому и хворост и в конце концов поджег хозяйское ложе. Наместник закричал дурным голосом и начал увещевать шута: «Дурак, погаси огонь! Или ты хочешь сжечь меня живьем?» А дурак заупрямился и ответил: «Не погашу». — «Да почему ж не погасишь?» И шут ответил: «Потому что, коли я его сейчас погашу, ты возьмешь это за правило, и завтра мне придется опять гасить его, и послезавтра тоже. Так ведь и говорят твои разнесчастные подданные: единожды дав тебе, даешь затем опять и опять». Пламя охватило между тем все ложе, и наместник сгорел живьем. Ибо за каждый грех будет нам воздаяние (Книга премудростей, 11). Господь избрал шута орудьем отмщенья, не зря же рек Сенека в послании святому Павлу, что Бог говорит порой и устами дурака. Так было и тут, шут обличил господина в дурном пристрастии, что обрекло его пламени земному и пламени вечному.

16

Жил некогда один дворянин, держал он сокола для охоты и не мог на него нарадоваться. В дружеской компании за столом расписывал он без устали достоинства замечательной птицы. Но однажды, когда ему случилось быть в отъезде, шут схватил сокола, изжарил и съел. И когда хозяин вернулся, еще и попрекнул его: «Эдак ты меня обманул! Ты говорил, что эта птица на диво хороша, а я изжарил ее и съел — и вовсе-то она не хороша, мясо жесткое и т. п.». Что означает: истинные лакомки до диковин.

17

Пригласил один дворянин на обед своего духовного отца, состоявшего в монашеском ордене. Сели они за стол и вкусили яств, дворянин, и жена его, и оба сына, и обе дочери. Тут подали жаркое из дичи — не то рябчика, не то каплуна или нечто в таком же роде. Хозяин положил каплуна на тарелку перед священником и попросил разделить его на всех. Священник отодвинул тарелку, промолвив: «Я этого не умею. Да и откуда мне было научиться разделывать дичь?» Хозяин же вновь придвинул к нему тарелку и попросил разделить птицу по своему разумению. Монах ответил на это: «Если уж я должен его разделить на всех, то разделю его так, как заповедано в Священном писании». Жена хозяина поддакнула: «Так-то, святой отец, разделите, как заповедано в Писании». Монах отрезал каплуну голову и положил на тарелку хозяина. Затем отрезал шею и положил на тарелку хозяйке. Отрезал крылышки и положил перед барышнями. Отрезал ножки и положил перед хозяйскими сыновьями. А все, что осталось, съел сам и ни с кем не поделился. Когда с каплуном было покончено, хозяин спросил: «Отец исповедник, где написано, что каплуна надо делить именно так?» Монах же ответил: «Так, сын мой, написано у меня в мозгу. Вы в своем доме глава, и поэтому вам досталась голова птицы. Милостивая государыня ближайший к вам человек и получила поэтому ближайшую к голове часть, сиречь шею. Барышням же подобают крылышки, потому что они постоянно парят то в мечтах, то в тревогах о будущем муже: что это окажется за человек да что за приданое за ними дадут, — поэтому крылышки им в самый раз. Юношам же достались ножки, потому что на них, то бишь на юношах, стоит весь ваш род, как на ножках стоит каплун. Потому-то им и достались ножки. Ну а то, что осталось, это уже не птица, а так, не пойми что — без головы, без шеи, без крылышек и без ножек. А у монаха капюшон, как клюв, сзади на туловище, потому-то мне и досталось туловище».