Немецкие шванки и народные книги XVI века

Встречаются иногда пройдохи, способные при купле и продаже на любой обман и на любые козни ради выгоды, лишь бы кого-нибудь объегорить. Но даже крупный лис нередко наталкивается в своей норе на лиса еще крупнее. Так напоролся один маркграфский крестьянин на армейского коновала, который даже этого крестьянина умудрился обвести вокруг пальца. Сей ландскнехт, или армейский коновал, в пятницу заявился в деревню, где хозяйничал упомянутый крестьянин. А у ландскнехта был хорошенький коняга, на котором он и приехал. Оный коняга приглянулся крестьянину, вот он и осведомился у ландскнехта, не продажная ли сия животина. «Нет, — отвечал ландскнехт, — это лошадь для моей особы, и я не уступлю ее даже за двойную плату». Они пошли вместе выпить, и крестьянин ни о чем другом не толковал, кроме как о лошади, упорно приставал к ландскнехту с просьбой уступить ему животину. Ландскнехт, наблюдая такое упорство, подумал, что крестьянина надо отвадить, и сказал: «Я же сразу вам ответил, что моя лошадь непродажная; вы все равно не заплатили бы мне столько, сколько я запрошу». — «Любезный воин, — возразил крестьянин, — неужели ты полагаешь, что я не в состоянии заплатить за конягу столько, сколько он стоил тебе? Ты только назови цену, попробуй, отважусь ли я купить его». — «Идет, — сказал ландскнехт, — если уж ты так настроен, знай, что я не возьму за него меньше пятидесяти крон». А конь-то стоил крон двадцать пять, крестьянин это и сам видел. Вот он и сказал ландскнехту: «Ладно, браток, я тоже не шучу; даю тебе за твою лошадь сорок пять крон, двадцать пять бери тут же, остальные двадцать получишь в день святого Никогда». А ландскнехт подумал: «Посмотрим, мужичок, кто кого обдурит!» — «Дружище, — сказал он, — я бы не возражал против такой выплаты, если бы знал такого святого. Есть ли он в календаре?» — «Разумеется есть, иначе он не был бы святым». — «Тогда я согласен, — сказал ландскнехт, — давай только заключим обоюдное соглашение». Крестьянин не перечил, и они выпили магарыч. Крестьянин хотел заплатить за вино. «Нет, — сказал ландскнехт, — я только что получил двадцать пять крон, кому же платить за вино, как не мне». Крестьянину пришлась по нраву такая сделка; он думал, что добыл оленя, а ему не досталось даже дикого козла.

Ландскнехт взял двадцать пять крон вместе с подписанным обязательством и поехал своей дорогой. Но настал День Всех Святых, и не прошло восьми дней после него, как добрый ландскнехт вернулся за своими двадцатью пятью кронами. Он наведался в тот же трактир и послал за крестьянином, а также за всеми теми, кто присутствовал при заключении сделки. Увидев ландскнехта, крестьянин дружелюбно его приветствовал и осведомился, что заставило его воротиться. «Сами знаете, — сказал воин, — я вернулся получить мои денежки, согласно вашей расписке». — «Хо-хо, — ответил крестьянин, — срок-то еще не вышел и выйдет еще не скоро». На что ландскнехт возразил: «Любезный крестьянин, по моему разумению, дело обстоит не так. Когда мы заключали нашу сделку, я спросил тебя, вправду ли святой — святой Никогда, и ты признал его святым да еще сказал, что он есть и в годовом календаре. Так вот, я искал его в календаре и не нашел никакого святого Никогда. Однако восемь дней назад был День Всех Святых. Поскольку святой Никогда — тоже святой, я не придаю значения тому, что его нет в календаре; сколько святых причислены к святым в Нидерландах, в Италии да в других местах, а в наших календарях их в помине нет».

Когда они обменялись разнообразными многословными доводами, крестьянин обратился к управителю, чему ландскнехт был весьма рад, и они предстали перед государем, а также перед управителем со своими жалобами. Иск и ответ были заслушаны, и крестьянину велели удовлетворить ландскнехта, и к тому же государь приговорил его к денежной пене за мошенничество. Так лис был пойман лисом, что и справедливо.

44 Как некто лечил старуху жену от головной боли

В одном городе на Рейне жила весьма богатая, скупая старая вдова; много старых богатых вдовцов обхаживало ее в надежде на выгодную женитьбу, ее же, как говорится, ни одно седло не устраивало. Ибо всем и каждому она отвечала, что желает сама распоряжаться своим имением и своим добром, не подчиняясь более никакому мужчине.