Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

История Евгения такова. Родился он в Калуге, где и окончил строительный техникум. Полученная профессия очень помогала ему в критические моменты жизни. В плен попал в большом окружении под Вязьмой поздней осенью 1941. В лагере, весь обсыпанный нарывами, медленно умирал. На него обратил внимание один из солдат охраны. Стал брать на работу, подкормил, а после перевел на гражданское положение и устроил на работу в строительную фирму чертежником, где до призыва в армию работал сам. Фирма находилась в Польше. От контактов с поляками Евгений вынес убеждение, что знает польский язык. Сводилось это главным образом к двум словам, которыми он начинал всякую польскую фразу: «Прошем пана!» А дальше шел уже несусветный польско-русский жаргон. При приближении фронта строительная фирма вместе со служащими эвакуировалась за Рейн. После занятия этой местности американцами Евгений был отправлен в лагерь в Ахен. Неприхотливый Евгений, вкусивший сладкой немецкой жизни, сразу же и бесповоротно решил оставаться в Германии.

Был Евгений с хитрецой, но легко отрывался от реальности и строил фантастические планы. Любил шутку и смех. Несмотря на некоторую тщедушность, работал тяжело и с увлечением. С Григорием у них сразу же развился антагонизм. Медлительный и основательный Григорий всегда ожидал от Евгения подвоха. Каждый пустяк возводился ими в принцип, правота доказывалась до бесконечности. Но вместе с этим был Евгений незлобив и быстро забывал обиды.

Прожили мы в доме очень недолго. Из эвакуации вернулась хозяйка с сыном, и нам пришлось спешно выселяться. Новую квартиру мы с Григорием нашли в старом доме, предназначенном на снос, на главной улице. Хозяин дома, маляр Ганс Зиберц, жил с семьей напротив через улицу, у брата. Он собирал деньги на постройку нового дома и магазина красок в нем. Из-за общего тяжелого экономического положения строительство откладывалось на неопределенное время, и Ганс любезно предложил жить в старом доме бесплатно, до лучших времен. Евгений нашел более приличную квартиру у какой-то вдовы.

Мы привели в жилой вид только одну комнату, окна которой выходили на центральную улицу. Из мебели у нас была деревянная двуспальная кровать, стол, два колченогих стула, ветхий шкафчик и чугунная печь-буржуйка с одной конфоркой. Спали вдвоем на кровати, сделав из американской палатки матрац. Укрывались серым немецким одеялом из леса.

Семья хозяина нашего дома состояла из жены Эрики, веселой и легкомысленной дамы, вдвое моложе своего мужа, и красивого мальчика 4-х лет, Ганса-Юргена. Хозяин всю войну просидел в канцелярии писарем. Он успешно притворился глухим на одно ухо.

Очень скоро к нам явилась хозяйка дома, где мы прежде жили. При переселении я прихватил три ее кастрюли, оставив, конечно, достаточно и хозяйке. Кроме кастрюль, у нее пропали и другие вещи. Во всем она подозревала нас. Дама эта была решительная и строгая. Она обежала глазами всю нашу комнатку и сразу же увидела свои кастрюли. Но на этом она не остановилась, а заглянула еще и под кровать. Две кастрюли я отдал, а одну отстоял. На что она горько пожаловалась: — «Ограбили бедную вдову!» — Я ответил: — «Бедную? Посмотри, как мы живем!» — Позже мы с ней примирились, и она даже заказала мне картину своего дома под соломенной крышей и щедро заплатила маслом.

Немного устроившись, мы с Григорием снова отправились в лес. В лес ходить не разрешалось, но мы считали, что запрет нас не касается. Некоторые участки еще были заминированы, о чем предупреждали многочисленные объявления на английском и немецком языках. После ряда походов мы обзавелись обувью, к сожалению, уже пострадавшей от непогоды, рабочей одеждой, котелками, кружками и другими необходимыми предметами. Из продуктов находили консервы, как-то нашли целую бочку сыра. Не обошлось и без недоразумений. Однажды я принес несколько банок со светлым жиром. Долго судили и рядили — что бы это могло быть? Не разгадав, начали жарить на этом жире картошку. Только позже, подучив английский язык, я узнал, что это была мазь для обуви.

Я так пристрастился к бродяжничеству, что каждый день, когда позволяла погода, уходил в лес и оставался там ночевать. Спал под елкой, питался найденными консервами. Однажды, задумавшись, забрел на минное поле. Мины, слегка прикрытые увядшей травой, были расставлены в шахматном порядке. Выбравшись из минного поля, я решил его взорвать. Взрыва ожидал громадного, так как поле было большое. Набрав американских «лимонок», лег в окопчик и бросил первую гранату. Граната ухнула, пошел легкий синий дымок, и все. Бросив с полдюжины гранат, я прекратил бесполезное занятие. Мины в те времена представляли большую опасность. Из нашей деревни подорвалось несколько человек.

Во время бродяжничества я нашел целехонький джип, застрявший в грязи армейский мотоцикл, бочку со смазочным маслом, горы медных гильз, — все это представляло большую ценность. Но, благодаря моей непрактичности, богатство осталось лежать на месте.