Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

Часто обязанности наваливались на мою голову совсем неожиданно. Например, будят меня в два часа ночи на отправку оборудования, надо спешно грузить, потому что вагоны подали только на три часа и не должно быть никакой задержки. Надо смотреть, чтобы немецкие рабочие правильно грузили и крепили тяжелое оборудование на открытых платформах. Потом вкладывать нужные номера в отправную документацию. В одну из таких ночей я встретил майора, которого тоже вызвали помогать. Я никогда его раньше не видал. Он был не совсем трезвый, в чем и сам признался. Человек он был немолодой. Спросил, кто я и что делаю, разговорились. Показывая на свои погоны, он выругался и сказал: «Смотри, такие погоны я когда-то вырезал на плечах белогвардейцев, а сейчас они повесили их мне. А придет время, сорвут с моих плечей и пустят мне пулю в лоб. Наша жизнь для них ни гроша не стоит». Говорил он громко. Я начал было останавливать его, чтобы он говорил тише, но он не обращал никакого внимания на мои замечания. В заключение он сказал: «На твоем месте я бы никогда не поехал туда, загубят, раздавят тебя. Тебе там дышать не дадут, раз ты видел другую жизнь. А тем более, что попал в плен. Для них ты изменник. Не езжай, беги куда угодно».

Не все могли так открыто говорить. Но иногда из коротких замечаний можно было заключить, сколько недовольства накопилось в душе победителей. Были и такие, которые тихо носили в своей голове неразрешенные проблемы, как быть и что делать, а потом кончали смертью, не желая возвращаться назад в бедность и бесприютность. Знал я одного старшего лейтенанта, демонтажника, который имел свою машину. Разговаривал с ним редко, и своих мыслей он мне не высказывал. Потом разнеслась весть, что он разогнал свою машину, врезался в стену дома и разбился насмерть. Говорили, что это самоубийство. Другой молодой лейтенант застрелился. Были и такие, которые пытались бежать, но не многим повезло. Попавших в союзные зоны спешным порядком отправляли назад в советскую зону. Союзники усердно помогали. Иногда для устрашения некоторых беглецов расстреливали перед строем всей военной части. Других отправляли в лагеря — домой, на родину.

Параллельно с демонтажем заводов, где я работал, организовали конструкторское бюро. Около 60 немецких инженеров и чертежников работало в этом бюро. План был следующий. Одна часть завода отправлялась в Киев для производства мотоциклов. И эти мотоциклы планировались в Германии, со всеми чертежами и другим оформлением. Даже делали прототипы и посылали их в Киев. Станки и все другое оборудование отправлялись своим ускоренным путем. В Киеве завод собирался, и чертежи были готовы для производства мотоциклов. Это была копия немецких мотоциклов с кое-какими модификациями для советских дорог.

Но не все происходило по плану. Оборудование терялось в пути, ржавело под открытым небом. Так как немецкая колея уже русской, то были организованы перегрузочные станции. На этих станциях не хватало советских вагонов. И это было не просто — из одного вагона в другой. Мне говорили приезжавшие из Союза, что на перегрузочных станциях целые горы дорогих машин стоят под открытым небом. К тому же упаковка ломалась, надписи терялись, и многое, что, например, должно было идти в Киев, попадало совсем в другой город. На упаковку оборудования ушел весь немецкий лес, и уже в начале 1946 года был недостаток в упаковочном материале. А машины были по несколько десятков тонн, для этого нужны были большие бревна, толстые доски, гвозди и прочее. Чертежи и бумаги были в порядке, проекты выполнены, поправки сделаны, копии посланы, а оборудование не приходило туда, куда было послано.

12. Побег из советской зоны в американскую

Подогреваемая разговорами, о которых сказано раньше, моими собственными наблюдениями и отношением советских оккупационных властей к бывшим пленным и остовцам, зарождалась у меня идея о побеге. Если меня здесь в Германии не признавали полноценным советским подданным и считали чуть ли не немцем, то чего же можно ожидать в Союзе? В лучшем случае рабочий лагерь на четыре года. Прошел почти год после окончания войны, и я писал письма на родину, но получил не больше трех ответов. Мой друг, уехавший на Украину, вообще не отвечал.

Что происходило в западных зонах Германии, я совершенно не знал. Одна уверенность жила в голове, что там не осталось ни одного советского. Казалось, что насильственная репатриация всех выловила и все были отправлены на родину. Немцы из разных зон, конечно, переписывались, но их совершенно не интересовало положение иностранцев, от них нельзя было узнать ничего для меня важного.

Возник вопрос: куда бежать? Где найти приют на первое время и не быть выданным союзникам, которые всеми силами старались угодить Сталину и не нарушить ялтинские соглашения. Этих соглашений широкая публика не знала. Они хранились в тайне. Только спустя несколько лет после войны я узнал об их содержании.