Немка

Элла повела меня к какой-то женщине в колхоз Карла Маркса, которая мне без проблем показала искусство этого вязания и дала с собой еще памятку, чтобы я не забыла, сколько петель надо набрать, какова ширина каймы и кистей (бахромы). В Родино я привезла большой узел с клубками тонко спряденной белой ангорской шерсти и две длинные спицы. И когда все до одной кисти длиной 25–30 см. густо были привязаны к платку, Саша взяла шаль, сложила утлом и накинула на голову и на плечи… Она не могла насмотреться на себя в зеркале. Саша сказала, что она видела подобный платок на одной из учительниц начальной школы и себе представить не могла бы, что её квартирантка, просто школьница, в состоянии такое изготовить. Она спросила, не знаю ли я, где можно купить такую пряжу. Нет, я не знала. Там, в нашей округе, не было вообще никаких коз, а об ангорской мне даже слышать не приходилось до этого.

Потом, когда я пришла к новому учебному году в 10-й класс, у Саши была ангорская пряжа в достаточном количестве. В течение двух месяцев, что я у неё жила, я связала ей точно такую же большую шаль. Элла не знала об этом. Она была счастлива со своей новорожденной Женей, со своим Лео, который проявил себя хорошим отцом для близняшек, её детей из первого брака.

Однажды во время разговора с моей хозяйкой Мотей я намекнула на то, что у меня слишком мало времени на подготовку к урокам, она приветливо мне улыбнулась, и, обняв меня за плечи, сказала: «Ничего страшного, через несколько недель дни станут опять длиннее, и ты всё наверстаешь». Через несколько недель? Только в феврале станет заметно, что дни удлиняются, теперь же декабрь, и дни только еще короче становятся. Несмотря на всё, я не могла решиться сделать соответствующий шаг. И вот представился случай…

Наша учительница русского языка и литературы Екатерина Васильевна велела нам написать сочинение, которое за 2–3 дня должно быть готово. Если не изменяет память, темой были «Детство» и «Мои университеты» Максима Горького. Времени было слишком мало, чтобы серьезно заниматься этим, и возможности предельно ограничены.

После школы я зашла к Саше, у неё были эти книги. Она принесла мне их из передней комнаты и спросила, как у меня дела. Что-то я ответила, заикаясь. «Ты не пыталась еще найти себе более подходящее жилье? Ты поспрашивай там вблизи школы». Я пообещала ей и ушла. После ужина мне разрешили еще при свете лампы почитать в учебнике «Советская литература» для 10 класса, к которой относился и М. Горький. В 8 часов надо было спать ложиться. С собой на печь я тайно взяла свой каганец, коробку спичек (уже имелись) и книги от Саши. Когда, наконец, супружеская пара, уснув крепким сном, слегка захрапела, я задёрнула занавеску на печи, зажгла свой каганец. Лёжа на животе, я читала. Совсем неплохо можно так читать. И радовалась этой возможности. Утром меня разбудила Мотя: «Хорошо ты сегодня спала, а теперь поторопись, а то опоздаешь». В школу я взяла с собой вторую книгу, читала её на переменах, на уроках немецкого языка и военного дела. Я заметила, что не только я, но и другие мои одноклассники сидели, углубившись в чтение, чтобы получить хотя бы относительное понятие о содержании этих книг. Валентина Андреевна нам всегда сама пересказывала содержание произведений писателей, следующих по программе, причём как можно подробнее и весьма профессионально. «Война и мир» Л. Толстого она рассказывала несколько уроков подряд по расписанию, кроме того и дополнительных. Мы слушали, затаив дыхание, завороженные (не могу утверждать — все или не все). И где бы многие из нас могли в те годы взять те произведения великих писателей? И когда их читать? Годы спустя, когда я сама перечитывала Л. Толстого, я благодарила Валентину Андреевну. Спасибо!

Екатерина Васильевна нам не пересказывала, мы должны были сами читать.

Вечером я уловчилась незаметно заправить свою коптилку и спрятать её на печи. Ещё при свете лампы я вынула из тетради два или три развёрнутых листа и написала заглавие сочинения. Уже в темноте я поднялась на печь с бумагой, чернильницей и ручкой с пером № 86. Сразу же отогнула угол войлочного настила, открылась часть гладкой и твердой поверхности печи. Это был мой письменный стол. Поместив всё туда, сама улеглась и ждала, когда уснут мои хозяева. Тогда начала писать. Писала я то сидя, то лёжа. Потолок был слишком низко над печью. Вдруг раздался кашель. Тотчас я погасила каганец пальцами. Фёдор что-то пробурчал, Мотя ему так же ответила. Потом один из них встал и вышел в переднюю комнату на ведро (в туалет), за ним последовал другой, снова они о чём-то говорили, а потом всё стихло. Я сама чуть не уснула, с трудом поднялась, зажгла каганец. Мне надо было дальше писать. И писала.