Немногие для вечности живут… (сборник)

И я выхожу из пространства
В запущенный сад величин
И мнимое рву постоянство
И самосогласье причин.

И твой, бесконечность, учебник

Читаю один, без людей –
Безлиственный, дикий лечебник,
Задачник огромных корней.

Ноябрь 1933 – июль 1935

Из Петрарки

I

Valle che de’lamenti miei se’ piena…

Petrarca[5]

Речка, распухшая от слез соленых,
Лесные птахи рассказать могли бы,
Чуткие звери и немые рыбы,
В двух берегах зажатые зеленых;

Дол, полный клятв и шепотов каленых,

Тропинок промуравленных изгибы,
Силой любви затверженные глыбы
И трещины земли на трудных склонах:

Незыблемое зыблется на месте,

И зыблюсь я… Как бы внутри гранита
Зернится скорбь в гнезде былых веселий,

Где я ищу следов красы и чести,

Исчезнувшей, как сокол после мыта,
Оставив тело в земляной постели.

Декабрь 1933 – январь 1934

II

Quel rosignuol, che si soave piagne…

Petrarca[6]

Как соловей, сиротствующий, славит
Своих пернатых близких, ночью синей,
И деревенское молчанье плавит
По-над холмами или в котловине,

И всю-то ночь щекочет и муравит

И провожает он, один отныне, –
Меня, меня! Силки и сети ставит
И нудит помнить смертный пот богини!

О, радужная оболочка страха! –

Эфир очей, глядевших в глубь эфира,
Взяла земля в слепую люльку праха –

Исполнилось твое желанье, пряха,

И, плачучи, твержу: вся прелесть мира
Ресничного недолговечней взмаха.

Декабрь 1933 – январь 1934

III

Or che’l ciel et la terra e’l vento tace…

Petrarca[7]

Когда уснет земля и жар отпышет,
И на душе зверей покой лебяжий,
Ходит по кругу ночь с горящей пряжей
И мощь воды морской зефир колышет, –

Чую, горю, рвусь, плачу – и не слышит,

В неудержимой близости всё та же:
Целую ночь, целую ночь на страже
И вся как есть далеким счастьем дышит.

Хоть ключ один – вода разноречива:

Полужестока, полусладка. Ужели
Одна и та же милая двулична?

Тысячу раз на дню, себе на диво,

Я должен умереть на самом деле,
И воскресаю так же сверхобычно.

Декабрь 1933 – январь 1934

IV

I di miei piu leggier’ che nessun cervo…

Petrarca[8]

Промчались дни мои – как бы оленей
Косящий бег. Срок счастья был короче,
Чем взмах ресницы. Из последней мочи
Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений.

По милости надменных обольщений

Ночует сердце в склепе скромной ночи,
К земле бескостной жмется. Средоточий
Знакомых ищет, сладостных сплетений.

Но то, что в ней едва существовало, –

Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури,
Пленять и ранить может, как бывало.

И я догадываюсь, брови хмуря, –

Как хороша – к какой толпе пристала –
Как там клубится легких складок буря…

4–8 января 1934

«Как из одной высокогорной щели…»